Татьяна Любушкина - В лабиринте миров
Снежная армия рассыпалась по полю белым покровом, словно её и не бывало. Снег накрыл дядьку Василия, ангела… Я торопливо разгребла ладонями снег возле отчима.
— Ох, дочка! — дядька Василий встал, покачиваясь и вытирая покрасневшие глаза. — Что с Верой?
Поодаль лежали трупы постземов, один из которых кровожадно рвал на части чёрный волк. Тотошка трусил к нам неровно, заметно прихрамывая. На его морде темнели пятна крови.
— Баб Вер!
Словно опомнившись, волк поднял морду и посмотрел на нас осмысленно и настороженно. От этого взгляда мне стало не по себе.
— Вера! — слабо крикнул дядь Василий. — Будет тебе! Остановись…
Волк нагнулся, намереваясь прыгнуть в нашу сторону, и я невольно шагнула назад. Мускулистый зверь взвился в воздух, и на колени тяжело рухнула бабка Вера, оглашая пустынное поле жалобным стоном.
— Ох, грехи наши тяжкие! Да рази ж можно так-то надо мной измываться в мои-то годы!.. Ох, пресвятая богородица… Женька, сумка моя где?! Давление бы померить надо…
Пока бабка причитала и ощупывала своё изрядно помятое тело, я откинула снег от лица Бориса Григорьевича. Ангел был мёртв. Окончательно и бесповоротно. Снова он спас мою жизнь и на этот раз не было силы, чтобы его поднять. Хотя оно и к лучшему. Я вспомнила тот эффект, что произошёл от его оживления, и порылась мелкой дрожью.
— Это верно, — старый леший грустно кивал головой, соглашаясь с моими невысказанными мыслями. — Каждому свой срок. Чего делать с ним будем, дочка?
— Похороним, — я шмыгнула носом. — Надо лопату найти.
— Очумели? — бабка Вера наш план не одобрила. — Сейчас каждая минута на счету, а они куклу взялись хоронить. Брось его, Женька! Нехай себе в поле гниёт, чай не божья душа!
— Похороним, — я упрямо сдвинула брови. Других слов я не находила.
Меж тем тёмное небо посерело, и на востоке показалась бледная полоска света.
От околицы отделились и направились к нам две фигурки: одна из них сгибалась под тяжестью рюкзака.
— Маша с Тамарой поспешают. Не дождались рассвета, — с неудовольствием проворчала бабка Вера, но было видно, что появление подруг ей приятно.
— Как там Настасья? — крикнула бабка Вера, едва подмога вступила в зону слышимости.
— Хворает! — запыхавшись, отвечала тётка Тамара.
— Да уже получше! — в тон ей вторила тётка Марья. — Жàру нет.
Дядька Василий сердито прикрикнул на всех троих, перекрывая своим хриплым голосом громкоголосые переговоры, огласившие предутренний лес.
— Ополоумели девки?! Чего разорались-то?
— Вы все здесь ополоумели, — мрачно поддакнула я. — Где лопату взять? В деревню идти?
— Нет, — леший поскрёб затылок. — В деревне сейчас народ подымается. На заимку его отнесём. Там и похороним.
— Что за заимка?
— Лешачье стойбище, — хмыкнула бабка Вера. — Там вашему покойнику самое место.
— Почему?
— Нехристь он. И место бесовское.
— Так уж и бесовское, — обиделся дядька Василий. — Я в войну там, между прочим, партизан от немцев прятал!
— Да ты всех прятал! — бабка Вера махнула на лешего рукой. — Помнишь, как ты там офицера фашистского лечил? Вот уж умора! В одной сараюшке у него партизаны от немцев прячутся, а в другой — он лётчика немецкого выхаживает! Одно слово — леший! Ни флага, ни родины…
— Он сопливый был, немец-то, — оправдывался дядька Василий, прилаживая под тело Бориса Григорьевича длинные жерди. — Пацан совсем. Всё фотографию мамки своей показывал. Муттер по-ихнему.
— А куда он потом делся-то, немец?
— Куда… — дядька Василий смешался и низко наклонил голову. — Пособи-ка, Женька. Мы ангела-то к жердям привяжем и поволочем. Иначе не донести нам его.
— Ангела! — бабка Вера всплеснула руками и злорадно добавила в адрес дядьки Василия: — Он ещё двоих партизан в болоте утопил за фашистика своего!
— Да не так всё было! — дядька Василий в сердцах кинул жерди, и тело Бориса Григорьевича глухо стукнулось о снег. — Они хату мою разграбили, как антихристы в дом мой вошли, хоть и партизаны… И Карлушку зарезали! А за что? Он ведь безоружный был! Раненый!.. Не по-людски это.
Подошедшие тётки положили конец вспыхнувшему, видимо не в первый раз, спору.
Тётка Марья бегло оглядела тело Бориса Григорьевича и деловито покивала головой. С куклой покончено. Тётка Тамара и вовсе не взглянула на ангела, больше проявив внимания к поверженным врагам.
Так же, как и бабка Вера, они выказали удивление моему желанию оказать Борису Григорьевичу последние почести, но спорить не стали. А вот нести тяжёлое тело покойного отказались наотрез.
— Дура ты, Женька, — осуждающе покачала головой тётка Тамара. — Нам силы надо беречь, а ты никому не нужную куклу таскаешь. Как есть дура.
Бориса Григорьевича тащили мы вдвоём: я и дядька Василий. Благо идти оказалось недалеко. Леший снова повёл нас всё к той же ветле и, так же как и Борис Григорьевич принялся разрывать снег. Под снегом оказалась земляная насыпь с широкой дверью, украшенной металлически кольцом. Тяжело поднатужившись, дядька Василий ухватился за кольцо, и из открытого прохода на нас пахнуло сыростью и плесенью.
— И куда ведёт этот ход?
— Прямиком в заимку.
— В заимку? Что же никто из деревенских этого хода не видал?!
— Нет, — дядька Василий довольно потёр руки. — Место отменно надёжное, от любопытного взгляда укрытое. Сколько раз я этим ходом от врагов уходил — не счесть!
Мы протащили свою ношу внутрь и зашагали по земляному полу. Дорога была широкой: её вполне хватало, чтобы идти двоим, и потому бабка Вера и тётка Тамара шли впереди, за ними мы с дядькой Василием волокли свою печальную ношу, шествие замыкала тётка Марья. Она шла, крепко о чём-то думая и по рассеянности часто наступала на ноги Бориса Григорьевича. Наглый Тотошка сидел верхом на трупе и нипочём не собирался слезать со своего места, предпочитая ехать, чем идти пешком.
Проход кончился быстро и по моим ощущениям мы едва могли достичь под землёй кромки леса, но открывшаяся перед нами картина меня удивила. Выход вывел нас в густой бор, поросший древними соснами. Серый мох свисал с широких стволов, холодный ветер едва шевелил недосягаемо высокие кроны. Прямо среди сосен стояла изба, сложенная из тёмных брёвен и покрытая чем-то серым и корявым, похожим на отставшую кору. Замка на двери не было и дядька Василий гостеприимно открыл перед нами дверь.
— Заходите, девки, ставьте чайник. Мы с Женькой покуда, своё дело сделаем.
Тётка Тамара и тётка Марья вошли в дом, постучав перед порогом тяжёлыми валенками и отряхивая снег, а бабка Вера нехотя повернулась к нам и недовольно проворчала.
