Гай Гэвриел Кей - Тигана
К ним подошла женщина, и Баэрд узнал Элену, потому что она не сильно изменилась. Только здесь она выглядела старше, менее хрупкой; ее волосы стали короче, но сохранили цвет белого золота, несмотря на странное освещение. Глаза ее были густо-синие.
— Твои глаза были такого же цвета час назад? — спросил он.
Она улыбнулась, радостно и смущенно.
— Прошло уже больше часа. И я не знаю, как выгляжу в этом году. Каждый раз что-то меняется. А какого они сейчас цвета?
— Синие. Необыкновенно синие.
— Ну, тогда — да, они всегда были синими. Возможно, не необыкновенно синими, но синими. — Ее улыбка стала шире. — Сказать тебе, как ты выглядишь? — В ее голосе звучала неуместная легкость. Даже на губах Донара играла насмешливая улыбка.
— Скажи.
— Ты выглядишь мальчиком, — ответила она с легким смехом. — Четырнадцатилетним мальчиком, без бороды, слишком худым, с гривой каштановых волос, которые мне бы хотелось подстричь, если бы только представилась такая возможность.
Баэрд почувствовал, как его сердце застучало, словно молот, в груди. Казалось, оно на мгновение замерло, а потом снова принялось трудолюбиво стучать. Он резко отвернулся от остальных и посмотрел на свои руки. Они действительно выглядели иначе. Более гладкими, менее морщинистыми. И шрам от удара кинжала, который он получил в Тригии пять лет назад, исчез. Он закрыл глаза, его внезапно охватила слабость.
— Баэрд? — произнесла за его спиной Элена озабоченным голосом. — Прости. Я не хотела.
Он покачал головой. Попытался заговорить, но обнаружил, что не может. Ему хотелось успокоить ее и Донара, сказать, что все в порядке, но, кажется, он плакал, как это ни было невероятно, плакал впервые почти за двадцать лет.
В первый раз после того года, когда он был четырнадцатилетним мальчиком, которого не пустили на войну по распоряжению принца и собственного отца. Запретили сражаться и умереть вместе с ними на красных берегах Дейзы, где померкло сияние жизни.
— Успокойся, Баэрд, — услышал он голос Донара, низкий и добрый. — Успокойся. Здесь все странно.
Потом женские руки на мгновение опустились ему на плечи, а потом обвились вокруг него и сомкнулись на его груди. Она прижалась щекой к его спине, и так его обнимала, сильная, щедрая, полная сочувствия, пока он плакал, закрыв лицо руками.
Над ними светила полная золотисто-зеленая луна, а вокруг них раскинулись вспаханные, или только что засеянные поля, или полные спелых колосьев еще до срока посева, или совершенно голые, пустынные и мертвые — на западе.
— Они идут, — произнес кто-то, подходя к ним. — Смотрите. Нам надо взять наше оружие.
Он узнал голос Маттио. Элена отпустила его и отступила назад. Баэрд вытер глаза и снова взглянул на запад.
И тут он увидел, что ночь Поста дарит ему еще один шанс. Шанс исправить огромную несправедливость, которая произошла в то лето, когда ему было четырнадцать лет.
С запада по холмам, еще очень далеко, но неестественно четко различимые в неестественном свете, наступали Иные, и все они были одеты в форму Играта!
— О Мориан! — прошептал он, резко втягивая воздух.
— Что ты видишь? — спросил Маттио.
Баэрд обернулся. Маттио стал более худым, его черная борода была подстрижена иначе, но он остался почти таким же.
— Игратян, — ответил он высоким от возбуждения голосом. — Солдат короля Играта. Возможно, вы их никогда здесь не видели, но именно они и есть ваши Иные.
Маттио вдруг задумался. Он покачал головой, но заговорил Донар.
— Не обманывайся, Баэрд. Помни, где мы и что я тебе сказал. Ты находишься не на полуострове, и это не сражение того дня против захватчиков из-за моря.
— Я их вижу, Донар. Я знаю, что я вижу.
— А если я тебе скажу, что вижу там уродливых чудовищ, серо-коричневых, обнаженных и безволосых, пляшущих и совокупляющихся друг с другом, и они насмехаются над нашей малочисленностью?
— А для меня Иные выглядят по-другому, — резко, почти сердито произнес Маттио. — Они большие, больше человека, и мех на их спинах переходит в хвост, как у горных котов. Они ходят на двух, но на передних лапах, у них есть когти, а в пасти острые, как бритва, зубы.
Баэрд снова резко обернулся, с сильно бьющимся сердцем, и посмотрел на запад в призрачном, мерцающем зеленом свете. Но все равно увидел, как с холмов стекает лавина солдат с оружием в руках: с игратскими мечами, пиками и кривыми кинжалами.
Он повернулся к Элене, его охватывало отчаяние.
— Мне не хочется рассказывать о том, что я вижу, — пробормотала она, опуская глаза. — Они меня слишком пугают. Но это не то, что видишь ты, Баэрд. Поверь мне. Поверь нам. Ты можешь видеть Иных в обличье ненавистных тебе врагов, но это не битва из дневного мира.
Он яростно покачал головой, отметая ее доводы. Кровь кипела в его жилах, он чувствовал небывалый подъем. Иные приближались, сотни Иных стекали с холмов.
— Я всегда сражаюсь в одной и той же битве, — ответил ей Баэрд. Ей и двум мужчинам. — Всю мою жизнь. И я знаю, что вижу. Могу вам сказать, что мне сейчас пятнадцать лет, не четырнадцать, не то я не смог бы оказаться здесь. Мне бы не позволили. — Внезапно ему пришла в голову мысль. — Скажите, к западу от нас протекает река, там, куда они сейчас спускаются?
— Да, — ответил Донар. — Ты хочешь сражаться там?
По жилам Баэрда теперь струилось красное, яростное ликование, дикое и неуправляемое.
— Хочу, — ответил он. — О да, хочу. Маттио, где мы найдем оружие?
— Там. — Маттио показал рукой на юго-восток, на небольшое поле неподалеку, где росли высокие колосья пшеницы, бросая вызов времени года.
— Пойдем. Они уже скоро доберутся до твоей реки.
Баэрд не ответил. Он молча пошел за Маттио. Элена и Донар шли за ними. Другие мужчины и женщины уже стояли на этом поле, и Баэрд видел, что они наклоняются и срывают колосья, которые станут их оружием в эту ночь. Это было жутко, невероятно, но он уже начал правильно оценивать это место, понимать действующие здесь чары, и частица его сознания, работающая вне суровой логики дня, понимала, что высокий желтый колос, такой хрупкий, был единственно возможным оружием сегодня ночью. Они будут сражаться за поля с колосьями в руках.
Он вместе с остальными шагнул на поле, осторожно выбирая, куда ступить, нагнулся и ухватился за стебель. Стебель легко, даже охотно, отделился и остался у него в руке в эту зеленую ночь. Баэрд снова вышел на вспаханную землю, взвесил колос в руке, осторожно взмахнул им и увидел, что стебель уже застыл, словно кованый клинок. Он с острым свистом вспарывал воздух. Баэрд провел по нему пальцем, и на коже выступила кровь. Стебель стал острее, чем любой из мечей, которыми ему доводилось сражаться, и удобно лег в руку, у него было много лезвий, как у сказочных клинков Квилеи много столетий назад.
