Дэвид Фарланд - Логово Костей
Балимар смущенно оглянулся. Он был немного темнее кожей, чем его брат и сестра, почти как если бы он был бастардом, рожденным от прохожего странника. Глаза его были темнее миндаля. Волосы его были коротко обрезаны, как у парня, который любит участвовать в кулачных боях на улице в праздничные дни в надежде, что его мастерство поможет ему вступить в армию Раджи.
— Моя мать огорчится, услышав это, когда вернется.
— Где твоя мать? — спросил Турауш.
— Она отправилась повидать сестру, которая живет в Джезерееле. Она надеялась, что муж ее сестры возьмет всех нас к себе. Но это было прошлой весной, и она все еще не вернулась.
— До деревни Джезереель меньше недели ходу отсюда, — сказал Турауш после минутного раздумья. Он был вдохновенным лжецом, и часто изумлял сам себя тем, как умудрялся исказить правду. — Но тропа через горы кишит разбойниками и ворами. Я подозреваю, что твоя мать не вернется. Боюсь, она попалась к ним.
Турауш позволил ноте фальшивого огорчения прозвучать в голосе, словно для того чтобы подтвердить смерть женщины, а не только увеличить вероятность этого.
— Как же ты будешь заботиться о своих братьях и сестрах?
Балимар безнадежно взглянул вниз.
— Моя нога заживает хорошо. Через месяц или два я снова смогу работать.
— Без хорошей еды, — негромко сказал Турауш, — ты будешь только чахнуть. А когда ты умрешь, малыши, конечно, последуют за тобой.
Балимар безнадежно оглянулся, его глаза увлажнились от горя при этой мысли.
— Что я могу сделать?
За его спиной появилась пара маленьких детей. Два крошечных ребенка с огромными глазами, пристально и печально смотревшими на Турауша. Голод ясно читался на их лицах.
— Следуй за мной, — сказал Турауш. — Отдай себя нашему лорду, и мы будем хорошо кормить тебя — тебя и малышей. Ты можешь оставить их под присмотром во дворце. Они не будут терпеть лишений.
Балимар выглядел беспомощно.
— Что я могу дать, чем заплатить за заботу о детях? Мой слух?
— Ты не будешь слышать плач малышей по ночам, — мягко возразил Турауш. — Отдашь жизнестойкость, я думаю. И ты сможешь заботиться о них.
— А что моя нога? — спросил Балимар. — Она никогда не выздоровеет.
Турауш слегка улыбнулся, полагаясь на силу своего обаяния. Глупо, говорила его улыбка, так беспокоиться. Через минуту он добавил:
— Лучшие лекари Индопала украшают собой Дворец Гхузы. В течение тысяч лет лорды этой земли приходили прогуляться в его высоких башнях, искупаться в целебных источниках у его подножия. Мы отыщем травы и бальзамы для твоей раны. Через неделю или две мышцы заживут, а боль уйдет.
Нижняя губа Балимара дрожала. Он стоял, готовый к сопротивлению, как бык останавливается у прилавка мясника, почуяв кровь себе подобных.
Да он не так глуп, как кажется, подумал Турауш. Нога никогда не выздоровеет, стоит ему отдать свою жизнестойкость, и парень знает об этом.
Он протянул руку и крепко схватил Балимара за кисть.
— Пойдем, — убеждал Турауш. — Время дорого. Твои брат и сестра зовут тебя, и завтрак ждет.
Глава тридцать вторая
Дарение
Каждый из величайших даров — мускульной силы, ума, жизнестойкости и грации — может быть перемещен только при большом риске для дарующего. Часто смерть наступает мгновенно. Например, если человек отдает слишком много мускульной силы, его сердце может остановиться из-за отсутствия мощности, или человек, отдающий ум, может просто забыть, как дышать. Но при дарении и жизнестойкости, и грации смерть чаще наступает медленно…
Отрывок из письма, посланного Раджу Ахтену его главным способствующим Беру ШаномЧимойз делала все от нее зависящее, чтобы спокойно дождаться своей очереди передать свой дар. Она заметила, что все способствующие Гередона вместе со всеми своими учениками собрались в замке. Шестнадцать из них работали рядом с вершиной холма. Они надрывались уже почти два дня в попытке завершить свою великую работу, не тратя времени ни на еду, ни на отдых.
Их голоса были усталыми и хриплыми.
— Ты уверена, что осмелишься на это? — спросил Дирборн шепотом за ее спиной. — Не подвергнет ли дарение грации риску твоего ребенка?
— Риск невелик, — сказала Чимойз. — А разве мы уверены, что нас не истребят, если мы откажемся противостоять нашим врагам?
— Пусть кто-нибудь другой встанет на твое место, — сказал Дирборн.
— Я не могу, — прошептала Чимойз. — Йом была моим лучшим другом при дворе, и за то короткое время, что я знаю Габорна, я стала восхищаться им больше, чем кем-либо, кого знала. Способствующим нужна наша любовь и страстное желание передать дар. Много ли здесь есть других, действительно знающих Короля Земли?
— Я никогда не встречался с ним, — согласился Дирборн, — но я знаю, чему он противостоит, и я жажду отдать все, что могу.
— Значит, ты предлагаешь дар из любви к идее, в то время как я предлагаю свой из любви к человеку. Ты думаешь, эти чувства одинаково сильны?
— Возможно, — сказал Дирборн, — если любишь идею достаточно сильно.
С вершины холма донесся крик слуги. Чимойз взглянула наверх, зная заранее, что увидит. Один из тех, кто отдавал мускульную силу, лежал на лужайке, и несколько целителей быстро укрыли черным полотном его тело и затем оттащили прочь, чтобы смерть одного из Посвященных не отравила решимость остальных, пришедших передать дары.
Чимойз воспользовалась этим моментом, чтобы протолкнуться впереди других, предлагавших себя в Посвященные.
Тьма сгущалась, и вскоре придет ночь. Габорн предупредил, что атака начнется на закате.
Она надеялась только на то, что успеет передать свой дар вовремя.
— Пропустите, — сказала она, протискиваясь мимо толстого мужчины в передние ряды.
Почти в тот же миг способствующий с отупевшим лицом спустился вниз с холма:
— Следующий!
Чимойз не знала его. Если бы это был старый главный способствующий короля Сильварреста или один из его учеников, она осталась бы стоять в толпе, ибо способствующий мог знать о ее беременности и отказался бы взять ее дар.
— Я, — отозвалась Чимойз.
Она вырвалась на толпы, как только способствующий подошел.
— Жаждущая! — прохрипел он. — Каково твое желание?
— Грация, — сказала Чимойз. — Я предлагаю грацию.
Он взял ее за локоть.
— Спасибо, — сказал он. — Немногие предлагают грацию. Я бы последовал твоему примеру, если бы мог.
— У тебя есть твоя работа, — сказала Чимойз, — а у меня своя.
