Марина Дяченко - Авантюрист
— Этот гобелен, — сказал ещё один незнакомый голос, негромкий, одним звуком своим вселяющий спокойствие, — принадлежал в своё время моему учителю Орлану…
— И вас приветствую! — Черно Да Скоро отвесил шутовской поклон чуть не до самого пола. — Славный декан Луаян, опять-таки победитель Мора, автор столь нашумевшей книжки-жизнеописания…
Я привстал, оглядывая комнату, и впервые в жизни увидел госпожу Торию.
Мать Аланы была фантастически красива. Годы не испортили точёного лица, шея не оплыла и не потеряла форму, и россыпь крупных родинок скорее украшала, нежели портила её. Тория спала, сидя в кресле, — лицо, во всяком случае, оставалось расслабленным, опущенные ресницы темнели двумя правильными полумесяцами, и в память о пытках, потерях и безумии в уголках рта лежали две глубокие непоправимые складки.
Потом я увидел ладони, покоящиеся у Тории на плечах. И поднял глаза.
Декан Луаян, отец Тории и дед Аланы, стоял за спинкой кресла, и морщинистое лицо его было непроницаемым, как маска. И как-то само собой выяснилось, что, пока он там стоит, за госпожу Торию не надо опасаться.
Черно да Скоро нервно, взахлёб рассмеялся:
— Все здесь, все! Не отворачивайтесь, дражайший Орвин, предпоследний Прорицатель, ибо вас я приветствую тоже!
Орвин сидел в углу, за туалетным столиком. И недоверчиво глядел на собственное отражение — темноволосый, изящный, нервный. Рука его то и дело трогала бледную шею — как будто в поисках несуществующего медальона.
— Ты забыл поприветствовать меня, — желчно проскрипел тот, чья голова покоилась на широком воротнике.
— Прошу прощения! — Чонотакс поклонился с нарочитым раскаянием на лице. — Приветствую вас, великий маг Бальтазарр Эст, славный не менее, а может быть, и более, нежели любой из здесь собравшихся…
В противоположном углу тяжело завозился полковник Солль. С трудом поднялся на ноги; вероятно, у меня сейчас точно такое же лицо. Совершенно безумное…
Я вдруг понял, что в комнате висит неестественная тишина. Ни звука со двора, ни дуновения ветра, ни стука двери в доме.
И все чего-то ждут.
Черно Да Скоро пошатнулся. Опёрся о стол — и разом потерял всю свою весёлость.
— Вы призраки, — сказал он глухо. — Вы не в силах остановить меня… даже ты, Луаян. Твоей власти над Торией давно нет…
— Её и не было никогда, — возразил декан. — С тех пор, как Тория научилась самостоятельно одеваться и мыть руки…
— Вы призраки, — упрямо повторил Чонотакс. — Я справился с живыми — вас не испугаюсь тем более.
— Что? Ты НЕ СПРАВИЛСЯ с живыми, — услышал я собственный возмущённый голос. — Ты уже проиграл, ты…
— С дороги! — Глаза Чонотакса вспыхнули. — С дороги, щенок, который выбрал свою смерть. С дороги, Легиар, или ты хочешь лишиться и второго глаза тоже?!
Скиталец слепо шагнул вперёд; почему-то напоминание о потерянном глазе Легиара задело его сильнее, чем непосредственная угроза миру…
— Руал, — негромко сказал одноглазый. — Стоять.
Я не думал, что Скиталец послушается, но он замер на месте, и тогда Ларт Легиар обернулся к Черно Да Скоро:
— Хорошо… Ты, Чонотакс, если угодно. Если уместно называть тебя человеческим именем… попробуй. Попытайся.
И они все встали.
Встал Орлан, сидевший перед зеркалом. Поднялся Бальтазарр Эст, декан Луаян неохотно снял руки с плеч госпожи Тории и отступил к окну. Туда, где стоял, скрестив руки, Скиталец.
Тогда я скрипнул зубами и с трудом, но распрямился тоже. Поднялся с пола и поднял Алану, и напротив выпрямился Солль и помог устоять хрупкой, как щепка, Танталь.
Одна госпожа Тория оставалась сидеть. Одна неподвижная женщина в центре неровного человеческого кольца.
— Попытайся! — сказал Легиар, и в голосе его не было больше ни доли светскости. — Попробуй! Ну?!
Чонотакс обернулся к Тории.
Бальтазарр Эст удержал Эгерта, бросившегося наперерез. Меня удержал Легиар, и пальцы его были как сталь.
Чонотакс Оро, страшный, старый, никем не остановленный…
А могли ли мы его остановить?!
…шагнул к Тории Солль.
Воздух в комнате сделался густым, как мёд. Несладкий мёд. Горький и тяжёлый. Давящий.
— Не дёргайся. Он тебя убьёт. — Обезображенное шрамами лицо Легиара было совсем рядом.
Пусть… Я не должен допустить, чтобы…
— Тория. — Голос Чонотакса прозвучал с отвратительным торжеством. — Пойдём.
Протянутая рука…
И я увидел, как поднимаются тёмные ресницы Тории Солль.
Медленно. По волоску.
И сразу перестал рваться из удерживающего меня капкана.
Я никогда не видел госпожу Торию, но этот взгляд не принадлежал её глазам. Как, оказывается, страшно, когда глаза смотрят чужим взглядом…
— Ты? — спросили её красивые, с трудом разлепившиеся губы. Но голос был чужой. Не её голос.
— Ты?! — В устах Чонотакса Оро вопрос прозвучал эхом. Разъярённым, сбитым с толку, злобным, готовым к схватке.
— Я здесь, — равнодушно сказал тот, кто глядел глазами Тории Солль. — Тебе не придётся идти ко мне и искать меня. Сняв засов, я запер Дверь Амулетом. Уходи.
— Мне больше некуда идти, — глухо сказал тот, кто недавно был Чонотаксом. — Я возьму Амулет, у меня нет выбора.
— Тем хуже, — сказал чужой голос. — Для тебя нет Двери, для тебя во всём мире нет дверей… Я последний Привратник. И я же — последний Прорицатель. Других не будет…
Черно оскалился.
Легиар схватил меня за шиворот и ткнул лицом в ковёр.
Вспышка. Я ослеп.
Я потерял способность видеть; мир сжался, как брошенная в огонь кроличья шкурка. Я только и умел, что судорожно прижимать к себе Алану, в то время как железная рука Легиара всё плотнее вжимала мою голову в ворс, так что я скоро начал задыхаться…
…Холодная комната. Белый свет, бьющий из трёх огромных зеркал; белый свет вдруг потерял силу, замигал, вспыхнул вновь, и в этот момент одно из зеркал лопнуло — не треснуло даже, а расползлось, как ветхая ткань, рваные края скрутились трубочками, а в проёме встал некто — тёмная фигура с длинным белым лезвием в руке…
И с горящей жёлтой искрой на груди.
Кто это орёт на весь мир срывающимся голосом Танталь?!
— НАЗАД, КОЛДУН! ЕЩЁ ШАГ — И ТВОЯ СИЛА НЕ СПАСЁТ ТЕБЯ!
Стоящий в проёме поднял свой клинок — и прочие зеркала взорвались изнутри, разлетевшись мириадами жалящих осколков. Белый свет сменился жёлтым. Сытое, пьяное золото.
И слепые стены потеряли свою белизну. И слепоту потеряли тоже — я видел, как на враз потемневшем камне проступают их лица. Обезображенные усилием — Руал Ильмарранен, Не-Открывший-Двери, Ларт Легиар, Сражавшийся-с-Чужаком, Орвин, Погибший-в-Преддверье, декан Луаян, Остановивший Мор, и ещё кто-то, и ещё…
