Андрей Стерхов - Быть драконом
Картинно, так, чтобы видела, я отшвырнул пистолет в сторону. Показал ей пустые ладони и, стараясь не делать резких движений, стал медленно приближаться. При этом говорил-приговаривал:
— Тихо, детка, тихо. Слушай, чего расскажу. Пошёл я как-то раз на лыко гору драть, увидал, что на утках озеро плавает. Срубил тогда три палки: одну еловую, другую берёзовую, третью рябиновую. Бросил еловую — не добросил, бросил березовую — перебросил, бросил рябиновую — угодил. Озеро вспорхнуло, полетело, а утки остались. Такая вот ерундовина. Такая вот дребедень.
В конец отупевшая, она позволила мне подойти, и я осторожно, как самую драгоценную в свой жизни ношу, принял из её дрожащих рук голого, лысого и мокрого наследника большого бизнеса.
Маленькое морщинистое чудовище, попав в мои руки, отчего-то сразу затихло, вытаращилось на меня своими глупенькими гляделками и, задорно гугукнув, протянуло мокрую ручонку к очкам. Видать гены дали о себе знать, потянуло парня на чужое. А быть может, просто в стёклах отразилась молния, и он так живо отреагировал. Кто его знает, как у него там и что.
Строго-настрого предупредив, чтобы не вздумал уделать, я спрятал шалопая под полу куртки от греха подальше. И от греха подальше, и от дождя. Дождь зарядил будь здоров, не дождь — ливень. Настоящий летний ливень. Из тех, которые надолго.
А безутешная в своём горе Антонина постояла, раскачиваясь из стороны в сторону и заламывая руки, затем рухнула на мёртвого своего дружка, да завыла в голос. Слушать её причитания мне было без надобности. Я подобрал Михееву чашу, нашёл свой верный безотказный кольт и стал выбираться на главную аллею.
По кладбищу уже сновали люди. Много людей. Они, громко перекрикиваясь и шинкуя темноту лучами фонарей, метались взад-вперёд между крестов и надгробий. Метались, конечно, бестолково. Но всё-таки метались.
«Люди, они почти как драконы, — думал я. — Тоже переживают за детёнышей. Детёныш и для них важнее взрослого».
Как это часто бывает при большой суматохе, никто на меня внимания не обращал. Шёл себе и шёл. Один раз даже кто-то чего-то спросил. Я в ответ пожал плечами, человек выругался и побежал дальше.
И только когда я выбрался к темнеющему на развилке памятнику воинам-интернационалистам, во мне наконец признали чужака. Набежали со всех сторон, окружили, наставили стволы и фонари.
Заметно было, что парни, взявшие меня в плотное кольцо, здорово волнуются. Хотя и старались казаться крутыми, но напряжённые позы, немигающие глаза и тревожное молчание выдавали их с потрохами.
Впрочем, странно было бы ожидать чего-то иного — уж больно время, место и суть операции располагали к волнению. При таких обстоятельствах каменным нужно быть, чтобы оставаться спокойным.
Упреждая глупую случайность, я сразу предупредил:
— Ребёнок у меня за пазухой. Опустите пушки и зовите Босса.
Минуты не прошло, как он предстал передо мной — невысокого роста крепыш с осунувшимся лицом.
Для своих парней он был главным, самым главным, почти богом. Для меня же — просто несчастным маленьким человеком, промокшим под проливным дождём. Я пожалел его, и без лишних слов вернул ему сына.
Сил радоваться у Большого Босса, похоже, не было, но поблагодарить поблагодарил.
— Спасибо, — тихо сказал он. И спрятав мальца под плащ, добавил: — Не забуду.
Изобразив на лице подобие улыбки, я козырнул и отчеканил:
— На моём месте так поступил бы каждый.
Хотел добавить «дракон», но удержался.
— Где подонок? — поинтересовался Большой Босс.
— Его больше нет, — ответил я.
Большой Босс кивнул, потом что-то коротко сказал, и всё вновь пришло в движение: откуда-то появились зонты, тёмные тени собрались в единую массу, и дружно, чуть ли не в ногу, двинули на выход. Но через пять-шесть шагов сбились, затоптались на месте и дружно повернулись ко мне.
— Тугарин! — позвал меня Большой Босс.
Я отозвался:
— Да?
— По офису вопрос снимаю.
— Я рад.
— Что-нибудь ещё?
— Нет… Да. Оставь «мерина» домой доехать. На трамвае как-то…
— Забирай совсем.
И вновь они развернулись, как по команде.
— Нет, гражданин-товарищ, чужого нам не надо! — сумел крикнуть я и в следующий миг повалился на мокрый гравий.
Тугие струи хлестали меня по лицу, но мне уже было всё равно. Я устал. Я чертовски устал. Мне хотелось спать. Спать. Спать. Спать…
15
Как добрался домой, не знаю. Как-то добрался. Помню только: жижа под колёсами, грязь на стекле, пелена дождя и мигающие жёлтым светофоры.
Есть-мыться не стал, сразу завалился спать и добросовестно прохрючил аж до полдвенадцатого. Дрых бы и дальше, но стал сниться кошмарный ужас, точнее — ужасный кошмар, и я усилием воли переполз из одной реальности в другую.
А привиделось действительно неприятное.
Будто у меня уже есть взрослая дочь, и я по случаю какого-то торжества (не то свадьбы, не то совершеннолетия) дарю ей Ожерелье Дракона. И вот уже протягиваю ей старинный артефакт, а нить возьми да и порвись. Все сто семь жемчужин — тук, тук, тук, — посыпались на пол. Я на карачки, дальше — на колени, давай собирать. А жемчужины как живые, не даются в руки, пищат, разбегаются. Я туда за ними, я сюда за ними. За одной сдуру в щель полез пальцем, застрял палец. Стал выдёргивать, не получается. Смотрю, а это уже вовсе и не палец человеческий, а коготь драконий. Дёрг я его дёрг, а вытащить никак. Намертво застрял. И всё к тому идёт, что нужно отрубать. Жуть короче. Проснулся в поту.
Ашгарра нашёл на кухне, поэт сидел за столом и пялился в экран ноутбука. Увидел меня, спросил:
— Выспался?
— Не-а, — после громкого зевка признался я. Ещё раз зевнул и спросил: — Мне звонили?
— Михей. Часов в девять.
— Обрадовал его?
— Обрадовал. Кстати, прикольная штуковина. — Ашгарр кивнул на Чашу долголетия, что стояла на разделочном столе. — Посмотри, как булькает.
Булькал гранатовый сок, которым Ашгарр наполнил старинный сосуд до краёв. Сок исходил на пузыри и плевался так, будто кипел. Но при этом (я не преминул попробовать) оставался холодном. На вкус — сок как сок, ничего особенного, но через несколько секунд я почувствовал, что бодрит конкретно.
Ополоснув Чашу под струёй тёплой воды, я тщательно протёр её сухим полотенцем и закинул в целлофановый пакет.
— Да, забыл совсем, — не отрываясь от экрана, вдруг сказал Ашгарр. — Альбина же ещё звонила.
— Чего хотела?
— Не знаю. Сказала, потом перезвонит.
— Ясно. А больше никого не забыл?
