Юрий Пашковский - Кружева Бессмертия
Ладно. Все это неважно. Важно одно: успела ли Фа? Помогла ли Уолту и Эльзе? Божественные Глаза, сейчас бы идеально подошедшие, пока не создашь, и остается только гадать, а гадать — это к оракулам и пифиям. Как любой боевой маг, он предпочитал твердые факты и основанные на них предположения.
Чань-Бо свернулся в одномерный объект, погрузился в течения энергий ауры. Вернулись эмоции. Джетуш выдохнул, переживая удивительное чувство синэстезии: ощущения-пассажиры спешили занять места в теле-дилижансе, толкаясь и путаясь. Зрение угомонилось первым, устроилось поудобнее рядом с кучером-головой.
И первым, что он увидел, оказалась девушка, чьи фиолетовые волосы перестали развеваться в воздухе, скрыв ее тело лиловой накидкой.
Гула. Пожирательница фурий. Невкусных фурий.
Девушка потирала глаза, оглядывалась по сторонам и что-то говорила. Он еще не мог слышать, но вполне догадывался. Ацедий мертв, умная энергия, позволяющая ему творить чудеса-чудовища, пропала, Гула пришла в себя и теперь выискивала блондина.
Неимоверным усилием воли он взял под контроль чувства, быстро гоня каждое на свое место. Слух торопливо вернулся в уши, и Джетуш услышал:
— …съем? Можно, Ацедий? Если ты молчишь, значит, согласен, да? Молчи, пожалуйста! Он, наверное, вкусный! Молчишь? Спасибо, Ацедий! Тогда я съем его! Если он будет вкусный, я тебе расскажу!
А ведь «он» — это он, мгновенно сообразил Джетуш.
Гула слегка пригнулась, пристально рассматривая Магистра. Зрачки в глазах завертелись, вместо двух их неожиданно стало три. Девушка приоткрыла рот и высунула язык.
Он успел бросить перед собой заклинание. Земля послушно отозвалась. Янтарный покров между Джетушем и Гулой пошел складками, вздыбился, метнувшись вверх. Ряд Земных Стен почти мгновенно вырос перед девушкой. Каждая последующая Стена была больше и прочнее предыдущей. Самая последняя по толщине не уступала фортификационным укреплениям Багряной Крепости, замка на северной границе Когессы, омываемого водами Эскадота Великого. На левом берегу Эскадота раскинулись Восточные степи, и Багряная не раз принимала на себя удары объединенных орочьих и гоблинских племен, желающих порезвиться в королевстве. В таких условиях хорошие стены — жизненная необходимость.
Он еще успел подумать, что у Ацедия был куб, позволявший ему нарушать магические законы, а у Гулы ничего подобного нет. А еще — что снова обратиться к Чань-Бо не успеет, да и…
В Стенах, кроме первой, разлетевшейся кусками во все стороны, возникла дыра. Идеальное круглое отверстие, сквозь которое Джетуш легко бы прошел, несмотря на комплекцию. Он отшатнулся, когда дыра возникла в Стене перед ним, Стене, крепкой, как укрепления Багряной Крепости, и даже крепче, ведь сооружения Багряной заговаривал не он, а другие геомаги, но лучший — он; отшатнулся, взывая к Земле, самой легкодоступной сейчас Стихии; в ауре заскреблись заклятия, связанные с Началами, опасно зашевелились чары, сковывающие магию Изначальных, — но воспользоваться ими не было времени, совсем не было времени! И даже Земля, такая послушная и близкая, не успевала, совсем не успевала!..
— Успокойся, Гула.
Лысый мужчина с одним-единственным седым чубом, постоянно шевелившимся, словно щупальца элхида, стоял рядом с фиолетововолосой, положив руку ей на плечо. Серая невзрачная туника не могла скрыть сложения борца. Большой лоб, крупный нос, выпирающий подбородок. В глубине темных глаз, зевая, потягивалась угроза. Мерцали вокруг алым три треугольные стены, складываясь в трехгранную пирамиду.
Основание пирамиды — под землей.
Как у куба Ацедия.
Плохо. Если за его битвой с блондином следили, воспользоваться Чань-Бо очередной «чудесник» не позволит. И Начала с Изначальными, просыпающиеся в тонком теле, не дают гарантии ни победы, ни отступления. Сражаясь с Ацедием, он вплетал Свет, Тьму, Порядок и Хаос в чары, но и после них блондин восстанавливался. Если чубастый такой же…
— Я хочу попробовать его! — возмущенно закричала Гула. — Ацедий не против! Ацедий молчит, значит, разрешает!
— Ацедий молчит не поэтому. — Угроза полностью заполнила глаза чубастого. Колыхалась штормовым морем, грозилась выплеснуться наружу.
Не выплеснулась. Сдержался.
— Он отправился домой, Супербий? Но почему без меня?
— Да, домой. — Чубастый плотно сжал губы и перестал смотреть на Джетуша. Совершенно не опасается возможной атаки. Хоть Началами, хоть Изначальными.
— Нам тоже пора, Гула. Остальные ждут.
— Но я хочу попробовать его!
— Еще успеешь. Ждать осталось недолго.
— Ну хоть кусочек!
— Гула! Я же сказал — позже!
— Ну и ладно! — Девушка обиженно надула губки, отвернулась.
Супербий бросил взгляд на Магистра, зловеще улыбнулся. Пирамида дрожащей алой простыней потянулась к мужчине и девушке, окутала их, а потом скрутилась вместе с содержимым в точку, как недавно Чань-Бо. Яркая алая вспышка ознаменовала собой уход чубастого и Гулы.
Куда? Да неважно! Ушли — уже хорошо.
Джетуш покачнулся, почувствовав, как дикое напряжение отпускает его. Сердце суматошно билось, угрожая выскочить из груди. Великий Перводвигатель и его Метаформы! Его могли убить — и оставили в живых, ни капельки не сомневаясь, что смогут отправить в посмертие попозже. Ждать осталось немного, сказал чубастый Супербий.
Между «чудесниками» и Инфекцией есть связь. Джетуш в этом не сомневался. В измерении Чань-Бо Вечности, пока Буря Стихий уничтожала Ацедия, экселенцы поведали кое-что интересное о Полях Силы и умной энергии. Странно, конечно, что убоги не знают об этом… Или предпочли сделать вид, что не знают? Для чего? А если не знают, то почему прошли мимо, изучая Инфекцию? Ведь, как намекнули экселенцы, магия Бессмертных, достоверных сведений о которой у смертных чародеев имелось столько же, сколько и о Тварце (то есть не имелось никаких достоверных сведений), связана с умным миром. Варрунидей Асирот, чаротворец и командир Серебряных фурий, что-то скрывает? Или — бери выше? Скрывает сам Аваддан?
Прочь вопросы! Долой лишние мысли! Джетуш Малауш Сабиирский торопливо побежал к границе долины, где, судя по отклику Локусов Души, шла магическая битва.
Он надеялся, что успеет.
Очень надеялся.
Глава семнадцатая
Сухим хворостом вспыхнуло огненное заклинание, набрасываясь на пятнистую девку. Пламенная завеса завыла, потирая в предвкушении пышущие жаром руки. «Спалить! Сжечь! Обратить в золу!» — казалось, гудел огонь.
Неправильно. Огонь не разговаривает. Способны изъясняться после соответствующих преобразований элементали Огня, могут поддержать беседу огненные духи, лепечут, отвечая на вопросы, феррокреатуры и, наконец, вещают своим последователям боги-пирофоры. Но не сам огонь. «Говорить» не входит в его определение. Стихия, столь любимая боевыми магами и военными, предпочитает безмолвствовать.
