Андрей Астахов - Сага о Рорке
Женщина была испугана. Воины Хельгера привели ее к ярлу, ничего ей не сказав, просто оторвали от стирки и чуть ли не под руки притащили к Хельгеру. Надо внушить этой крестьянке, что ничего плохого с ней не случится, а может быть, даже наоборот…
– Ты знаешь, зачем я тебя сюда взял? – спросил он.
– Нет, – даже в пяти шагах было видно, что женщина дрожит.
– Ты знаешь, кто я?
– Знаю. Ты воевода урманский, Хельгер Вещий.
– Верно, – старый ярл усмехнулся. – А тебе ведь Умилой кличут, так?
– Умилой. Зачем звал?
– Да ты не бойся, я тебя не обижу. Будешь умной, награду получишь. Дом у тебя уцелел?
– Какой там! – Баба махнула рукой. – Наш с покойным мужем моим Вышатой дом дотла сгорел. Я сейчас с малыми у золовки живу. А ты, чай, об этом знаешь, твои люди к ней в дом пришли.
– Знаю. Просто хотел убедиться, что ты правду всегда говоришь. Нравишься ты мне, Умила, и деток мне твоих жаль. Хочу помочь тебе.
– Помочь? – Женщина всхлипнула. – Если бы не война эта, Вышата мой жив был бы. Он, знаешь, какой был работящий? Лучшего аргуна[131] во всей земле нашей не было. Он наш дом за пятнадцать днев одним топором срубил. А твои воины его убили.
– Не мои воины его убили, а мятежники, волхвом Световидом взбаламученные. Знаешь ты это, Умила, но вину на нас перекладываешь. Чего хочешь, чтобы пожалели?
– Кабы вы, урманы, не пришли, так и муж был бы мой жив! – сказала женщина и снова всхлипнула.
Храбрая баба, подумал Хельгер. За такие речи положено язык отрезать. Или глупая, не понимает сама, что говорит и кому. Или же действительно у нее душа золотая, говорит в глаза правду, не думая, чем эта правда ей обернется. Старый Хельгер разбирался в людях, и словенка Умила понравилась ему сразу. Теперь он еще раз убедился, что не ошибся в выборе.
– Может быть, ты права, – сказал он. – Однако убил его все-таки земляк твой, а не мой воин. Но я чувствую себя виноватым и хочу загладить свою вину.
– Да уж! – Женщина искоса, оценивающе глянула на Хельгера. – Уж не в жены ли взять хочешь?
– А если и хочу? – игриво ответил ярл. – Я хоть немолод, но мужчина крепкий, силы для игр любовных сохранил. Жена моя померла давно, так что бабы в доме у меня нет.
– Да ты, чай, любую в дом взять можешь.
– Любая мне не нужна. Хочу поговорить я с тобой, Умила. Не как ярл, как родственник неутешный. Племянница моя умерла в родах.
– Королева-то? – Тут молодуха заплакала уже по-настоящему, без притворства. – Жаль-то к-а-ак! Красивая была, как солнышко на небе яркое!
– И мне жалко, Умила. А еще жальче мне то, что дочка у ней сиротой осталась. Старухи-знахарки ее выходили да выкормить не могут, кормилицы подходящей нет. Поят ее коровьим молоком. А ты младенца кормишь, вон у тебя титьки какие! Хочу тебя к ней кормилицей приставить.
– А я зараз! – закивала Умила, вытирая слезы. – Дитя кормить, это я с радостью. У меня молока много, Растиславушка мой есть много не может, зубки у него режутся… А что это ты, варяг, про титьки мои сказал?
– Сказал, славные у тебя титьки. Как у лучшей коровы в стаде.
– Ох, ну и сказал, похвалил! Да ты в бабах, видать, еще меньше, чем в детях малых, понимаешь.
– Я воин, Умила. Я в войне понимаю, в мече и в том, как им сражаться. А коли в бабах чего не понимаю, так ты меня поучи, – Хельгер взял ее за руку. – Если не оценил я твоей красоты, так ты мне… ее покажи. Хочу глянуть на твою грудь.
По глазам Умилы он понял, что она того только и ждала. Распустил завязки сарафана, потом, опустившись к ее ногам, задрал ей рубахи и стянул через голову. Он не ошибся – Умила была в самом расцвете, таких женщин и варяги, и словене любят. Широкие бедра, пышный живот, грудь немного отвисла, но упругая, и от прикосновения к этой груди Хельгер ощутил прилив мужской силы.
Умила сама расшнуровала ярлу штаны, и Хельгер даже ощутил некоторую неловкость. Он привык к тому, что женщины, которых он брал в своих походах, пытались сопротивляться, или же делали вид, что сопротивляются. Умила же напомнила ему покойную жену, и оттого мужская сила Хельгера удивила даже словенку. Она хотела понравиться свирепому ярлу, но подыгрывать ему, изображая удовольствие от близости с ним не пришлось, – Хельгер заткнул бы за пояс любого молодца вдвое моложе себя. Он взял Умилу дважды на своем простом солдатском лежаке, а после, заглянув ей в глаза, понял, что обрел душу, которая теперь за него пойдет в огонь и воду.
– Ты славная женщина, Умила, – сказал он ей, пока они лежали рядом, и женщина целовала его грудь, заросшую седыми волосами. – Я не ошибся в тебе. Такая кормилица, как ты, моей племяннице в самый раз.
– Все сделаю, как скажешь, – томно ответила женщина, глядя на Хельгера.
– Маленькая княгиня едет в Псков с воеводой Ратшей, так отец повелел. Поедешь с ней, будешь при ней как кормилица и как нянька.
– Уехать? – Губы женщины дрогнули. – А ты?
– Я остаюсь подле князя. Но обещаю, что возьму тебя к себе. Детей возьмешь с собой. Все необходимое я тебе дам.
– А долго ли мне тебя в Пскове ждать? – с надеждой в голосе спросила Умила.
– Кто знает? Твоя забота – дочь князя. Учти, что ты за нее головой отвечаешь.
– Как родную буду любить.
– Ты хорошая женщина, – Хельгер поцеловал будущую кормилицу в пухлые губы и начал одеваться. – За твоими детьми я уже послал. Так что до завтра останешься у меня.
Во взгляде Умилы была такая неподдельная радость, что сумрачный Хельгер еще раз подивился непостижимости словенских женщин. Воистину, лучшее, что есть в этой земле, – это женщины. И Хельгер вдруг неожиданно для самого себя подумал, что, пожалуй, уж очень долго после смерти жены прожил один.
В начале осени пришла весть из Белоозера от Куявы. У Янички родился мальчик, крепкий и здоровый.
Куява сообщил князю, что ребенка в честь деда назвали Рогволодом.
Рорк же с трудом приходил в себя. После похорон жены он запил, да так страшно, что Хельгер, ставший при князе нянькой, еле справился с этим безумием. Лишь вести из южных земель заставили Рорка оторваться от чаши с медом.
Еще в самом начале месяца серпеня[132] Хельгер задумал план, который должен был в случае успеха защитить словенские земли от хазар. На десяти ладьях старый ярл послал на юг дружину под началом двух самых способных своих керлов – Аскольда и Дира.
Однако случилось то, чего Хельгер даже вообразить не мог. Аскольд и Дир, прибыв в город Киев, провозгласили себя конунгами-соправителями и отказались платить Рорку дань, говоря, что, пока не договорятся с хазарами, дань им платить просто нечем.
– Славные новости, – сказал Рорк, когда Хельгер отпустил гонца, привезшего послание от Аскольда и Дира. – Что посоветуешь теперь?
