Сергей Чичин - Поход клюнутого
— Такова, что все рухуджийские земли за четыре часа покрывает.
— Исчерпывающе. Ладно, дорогу осилит идущий… ходящий… короче, рано или поздно доберемся. А там опять на корабль… Что ты вынес из минувшего плавания?
— Карман копченой тараньки, но мы ее еще в лесу схомячили. Соли также прихватил в тряпочке, захочешь лизнуть — только скажи.
— Важное решение, на опыте этого плавания основанное — на корабле ты сразу садишься в уголок, сидишь, молчишь, ничего руками не трогаешь, никуда ногами не ступаешь, ни на что не дышишь и не смотришь, кроме своего пупа, и по нужде во время плавания не отлучаешься.
— Да я вроде всегда так и делаю.
Интендант вернулся с расшитым кожаным колчаном, набитом стрелами.
— Срезней раздобыл всего с полдюжины, вот эти, с серыми перьями. Остальное набил обычными, но если вдруг там соберетесь буянить против официальных властей, лучше подберите тамошние стрелы — на наших клейма и оперение характерное. Рукавицы могу дать джутовые в кольчужной оплетке, на такую-то лапищу цельнокованных не подобрать. Шлем же найдется хороший, барбют — остался от прежнего коменданта, личный его, не служебный… сами понимаете, правила такие, что нашей формой светить на той стороне строго возбраняется. Если вдруг велик будет — головастый был мужик прежний комендант! — то к нему и подшлемник вязаный имеется, и еще дополнительная вязаная шапочка.
— Никогда не встречал такого патриотизма и добросердечного участия, — Торгрим с уважением покачал головой. — Даже у себя там, под Горой — хоть и дадут, что спросишь, но непременно козью морду состроют, спросят, где потерял предыдущее, наставят обходиться бережнее. А у вас тут — душа нараспашку!
— Можно подумать, тебе в камере в чем-то отказывали.
— А ты, предприимчивый наш, чем тут дрыхнуть — сходил бы на кухню, сказал спасибо повару и попросил вдогонку какую-нибудь мелочишку. Пуд говядины, к примеру, мешок бобов, или чего-нибудь такое, что поддержит нас на полном тягот пути… кто тут, в конце концов, поэт? Спой ему что-нибудь жалостливое.
Бинго со вздохом отклеился от стола, а потом и от скамьи.
— Скажу, что едем тебя женить на летунгше, и нужно богатое приданое.
— Говори, что оба женихаться едем, авось дадут вдвое больше. Ого, какой славный шлем! За него отдельное спасибо, уж я постараюсь не посрамить прошлого хозяина.
Вороненый расписанный эмалью барбют не очень-то подходил к перелатаной кольчуге, но Торгрима куда больше волновала прочность, нежели цветовая гамма, а уж прочности шлему явно было не занимать. В одном месте заметна была вмятина, старательно выпрямленная, но так и не заглаженная до конца — глаз опытного воина сразу определил отметину от остроклювого чекана, какими пробиваются доспехи и потолще. Ну вот, уже не зря в гости завернули, тем более что и подкормили, а что придется за это передать лишнюю бумажку, так труд невелик. Если, конечно, комендант не умолчал о чем-то концептуальном, например о том, что в Рухуджи невезучих почтальонов вешают на ближайшем дереве без суда и следствия.
Бинго и Лукас вернулись к столу одновременно — гоблин с увесистой сумкой, битком набитой припасами, а комендант с идеально сложенными листами бумаги и длинным щегольским конвертом.
— Вот это ваша подорожная, из которой следует, что вы отправляетесь через Рухуджи в гоблинскую крепость Хундертауэр, то есть позволит вам невозбранно пересечь всю страну — только не забудьте поставить их печать там, на следующей заставе. Следует ли запечатать письмо личной печатью, или не стоит ставить леди Кейтлин в неловкое положение? — обратился он к гоблину.
— В неловкое никогда не ставь, — пособетовал Бингхам со знанием дела. — Травмоопасно, чревато обидами. Ставь в устойчивое… эх, рано еще тебя такому учить, сперва бы про тычинки и пестики. Чем плоха печать?
— Ну, печать-то моя принадлежит к сонму печатей под эгидой араканской короны, а леди Кейтлин, напротив, рухуджийка, и я…
— И ты?
— И я не знаю, как это может быть воспринято.
— До чего ж ты неуклюжий, а? Запечатывай, не запечатывай — это ж просто письмо. Не понравится ей печать — сожжет конверт с печатью, не понравится письмо — и его сожжет. Хорошо бы, чтоб хоть мы с полубородой ей понравились, а то подумать страшно… Ты про меч написал?
— Про меч? А, да, написал.
— Без слова «короткий» обошелся?
— Все, как Вы советовали. Даже достал из-под кровати дедов меч, он как раз таков, как описывается, и на стену его повесил, чтоб под рукой был.
— Мне прямо жалко эту Кейтлин.
— Э… сэр Бингалахад?…
— Ну, такой парень под боком, а она хлебалом щелкает. Давай уже свое письмо, доставим в лучшем виде. Ты точно уверен, что не хочешь, чтобы в мешке?… Можешь с нами послать своего юнгу, передадим ему, никто и всполошиться еще не успеет, как разбежимся во все стороны, только нас и видели.
— Сэр Бингалахад, насилие над женщиной моей мечты я полагаю кощунственным и недопустимым ни при каких, решительно ни при каких…
— Эко запел. Нет бы так распалиться раньше, сам бы письмо состряпал. Тезисы, конечно, убоги, но каков штиль! Ты там нарядился, дварфе? Кстати, не хочешь ли тут оставить свой мешок с железом? Люди хорошие, не покрадут, сэр комендант головой готов ответить.
— Если хотите что-то оставить, можете положиться на мое личное слово, — подтвердил Лукас, у которого нервы разыгрались так, что удостоверил бы сейчас, не глядя, и целую толпу порвенирских крайдеров, как вернейших подданных Каменного Трона.
— Нет уж, спасибо. Горный плейт — штука такая, не угадаешь, когда пригодится.
— Да в него же небось влезать полдня, а у нас все драки моментально случаются. Я еще только рот разину, а ты уже всех отметелил!
— Сказано, со мной поедет. Твоей зверюге не в тягость.
— Ну, как скажешь. Просто там, в конце-то, нам в горы придется карабкаться, лоси туда не полезут, и оставить груз может быть негде — где еще найдешь такого лыыыыцаря?
— На месте разберусь. Пошли уже. Спасибо за гостеприимство, сэр комендант! Надеюсь, ответа дождетесь в скором времени.
По сигналу Гаферта дежурный потянул веревку, поднимая шлагбаум, и всадники выдвинулись за него, да и поехали дальше, как ни в чем ни бывало — словно бы и не в чужое государство, словно бы и не к прекраснейшей из женщин!.. Обессиленный от психических затрат Лукас тяжко оперся на опустившийся брус и долго еще вслушивался в удаляющуюся малопонятную беседу.
— Я, кажется, понял. Дракон сидел на краю скалы, а когда ты в него камнем пульнул, он вниз свалился и крылья не успел расправить.
— Ну, теплее, чем в прошлый раз.
