Таня Хайтманн - Оборотень
Давид недоверчиво склонил голову на бок. А то, что он воздержался от насмешек и слов протеста, позволило Мете сделать навстречу на один шаг больше, чем она собиралась.
— Может быть, мы сойдемся на Томе Уэйтсе?
Давид кивнул, соглашаясь.
— Один из новых альбомов?
— Не перегибай палку! — заявила Мета и принялась искать диск.
Когда в просторной комнате зазвучали первые аккорды, она довольно огляделась. Стены были цвета слоновой кости с нежным узором из роз. На консоли, которую Давид обнаружил на чердаке старого дома и отреставрировал, в куче свечей, стеклянных шкатулок с высушенными лепестками и фарфоровых фигурок стояла покрытая узором пейсли чаша с букетом весенних цветов. Мете достаточно было посмотреть на эту композицию, чтобы представить себе, как Ева вздыхает: кич, чистейший кич… Впрочем, все это было уже в прошлом и в лучшем случае вызывало улыбку.
После случившегося она с головой ушла в работу и в последние несколько недель открыла в галерее новый отдел, а заодно занималась тем, что превращала свою квартиру в уютное гнездышко. Хотя Давид посильно помогал ей в этом и даже отважился воплотить в жизнь некоторые из своих идей — что, к его восторгу, выглядело очень органично, — большую часть времени он просил ее сделать наконец перерыв. При этом он выглядел настолько обеспокоенным, что у нее едва не разрывалось сердце. Но она просто не могла иначе. Мысль о том, чтобы успокоиться и задуматься о происшедших со времени нападения на нее Тилльманна событиях, вызывала в Мете чувство паники. Случилось — и все. Она хотела просто принять это, равно как и знание, что Давид проводит время не только на строительной площадке с Хальберландом и старательным Янником, но и вместе со своей стаей, членов которой он осторожно приучал к самостоятельной жизни. В попытках развить волка в каждом из них, чтобы им не так сильно требовалась непосредственная близость стаи, ему много помогала Мэгги. От помощи Меты он по возможности отказывался, поскольку в ушах его все еще эхом отдавались слова Саши о власти. Свою задачу он видел в том, чтобы позволить стае жить так, чтобы эта жизнь удовлетворяла как волка, так и человека. Это был настоящий вызов, потому что до сих пор не было подобных примеров, и сам Давид порой вздрагивал, видя перед собой незнакомцев, словно его вот-вот должны были разоблачить.
Хотя для Меты оказалось на удивление легко не только принять волка, жившего в ее любимом, но и радоваться ему, изменения и опыт, полученный в последние недели, были слишком серьезными, чтобы просто примириться с ними. Ее дар вызывать волка и служить ему хранителем вызывал страх, и она чувствовала, что Давид испытывает сходные чувства. В конце концов, он ведь тоже не заговаривал о событиях на арене, давших демону возможность полностью раскрыться. Ей даже казалось, что Давид пугается собственного потенциала. Теперь Мете все больше становилось не по себе от мысли, что же она такое на самом деле, чем когда она просто следовала своим инстинктам.
Давид все еще возился в кухне, и Мета вернулась к случившемуся в последние недели. Такие нелегкие недели…
Посреди разговора с клиентом она вдруг потеряла самообладание: внезапно ей показалось, что ее держат в темном подвале, из которого невозможно бежать. И тут же перед ее мысленным взором возникло окровавленное тело Амелии и закрыло собой все остальное. Мета плакала и не могла остановиться. К счастью, в кабинет вбежала Рахель и успокоила совершенно расстроенную подругу.
Следующие дни потребовали немалой выдержки: ее попеременно охватывали страх и паника в сочетании с яростью и безнадежностью.
Все это время Давид не отходил от нее и даже беседовал — а Мета и не заметила! — с ее истеричной матерью и всерьез обеспокоенным отцом. Хотя поначалу он чувствовал себя очень неловко с членами ее семье, поскольку они напоминали ему о том, что он до сих пор не решился позвонить собственной матери, со временем Давид научился ладить со всеми. И пусть родители были серьезно обеспокоены, тем не менее оставили Мету на его попечение.
В конце концов именно Рахель помогла ей справиться с этим, воспользовавшись старым как мир приемом: она дала подруге выговориться. Потому что поначалу у Меты не хватало духу рассказать Давиду о том, как Карл приставал к ней, как ее едва не изнасиловал Хаген и как умерла Амелия. О том, как жутко было осознать свой дар, и что теперь она не решается пользоваться им… Этот разговор был очень болезненным для обеих, но они справились, а еще больше окрепшая дружба стала подарком, как это бывает только в горести.
Every time I hear that melody
Something breaks inside… [6]
Слушая музыку, Мета стояла у окна и смотрела на молочно-белый солнечный свет. Хотя дни уже стали гораздо длиннее и аллея покрылась первой зеленью, солнце еще не успело набрать полную силу. И ей это нравилось: она хотела насладиться переходом из одного времени года в другое, словно нежным началом чего-то нового.
Позади нее Давид с негромким звоном поставил на накрытый стол графин с вином. Мета обернулась, и он улыбнулся ей манящей улыбкой. Она с охотой приняла приглашение, подошла и позволила себя обнять. Едва головокружительный аромат Давида ударил ей в нос, как она тут же забыла о только что предпринятых в ванной попытках придать себе внешность идеальной хозяйки. Для этого тело Давида под тонким свитером было слишком соблазнительным.
В то мгновение, когда ее пальцы скользнули ему под свитер, Мета вдруг вспомнила, кто еще приглашен сегодня на ужин, кроме ее семьи. Хотя члены стаи больше не могли вторгаться в мысли Давида, следы, оставленные их любовной игрой, мог прочесть даже Янник. А именно он объявил ее квартиру своим вторым домом.
Обычно она просто не обращала внимания на всепонимающую ухмылку Янника, когда он выходил покурить на балкон или прятался за открытой дверцей холодильника. Однако в присутствии родителей она этого не выдержит. Поэтому после поцелуя Мета неохотно отстранилась от Давида. Он нахмурился.
— Янник… — пояснила Мета, и на лица Давида тут же появилось понимание. Тем не менее Мета чувствовала легкое раздражение. — Хотелось бы установить несколько правил на время сегодняшнего ужина. Янник должен сдерживать свой неуемный аппетит, потому что его ужасные манеры за столом доставляют всем неудобство. А Буреку нельзя обнюхивать женщин, особенно Рахель. Пожалуйста, донеси это до своего четырехногого друга. Давид лениво улыбнулся, что еще сильнее рассердило Мету.
