Р. Скотт Бэккер - Око Судии
Лагерь устроили у обломков рухнувшей люстры в виде колеса со светильниками. Бронзовые перекладины погнулись, как ребра, и высотой были с небольшое деревце. Массивная трехликая голова, обвалившаяся с какого-то невидимого возвышения, образовывала рядом с ними естественное заграждение. Самые отважные обследовали дверные проемы и коридоры на коротком участке улицы между головой и люстрой, но не глубже чем мог сопровождать их свет. Остальные разбились на группы, сложили себе сиденья из каменных обломков или обессиленно опустились прямо на припорошенный пылью пол. У некоторых сил осталось только на то, чтобы задумчиво уставиться в собственную тень.
Ахкеймион оказался рядом с Галианом и Поквасом. К этому времени никто из Шкуродеров уже не снимал на ночь доспехов. На Галиане была крупная галеотская кольчуга, как у многих других, только затянутая поясом, как носили в империи. На Поквасе была надета кольчуга из тонкой зеумской стали с заплатами из более грубых галеотских звеньев на правой руке и на животе. Поверх кольчуги, через шею и плечи, он носил традиционную перевязь танцора меча, но пластины на ней были слишком навощенными, так что отражались на их темном фоне только белые линии. Слой серебра с них стерся уже давно.
По слаженности их вопросов Ахкеймион понял, что они заранее сговорились прижать его к стенке. Они хотели знать о драконах, и особенно — может ли оказаться, что в просторных галереях у них под ногами обитает какой-нибудь дракон. Старый волшебник не удивился: после яростной вспышки Киампаса у Обсидиановых Врат слово «дракон» или его галеотский вариант «хуорка» он слышал десяток раз.
— Людям драконы почти не страшны, — объяснил он. — Если их не понуждает воля Не-Бога, это ленивые себялюбивые существа. Связываться с нами, людьми, для них слишком много беспокойства. Убьешь одного из нас сегодня, а завтра нас понабежит тысяча и начнет их травить.
— Значит, драконы там все-таки есть? — уточнил Галиан.
Бывший императорский воин отличался такой же живостью, как Сарл, только еще и сдобренной нансурской вспыльчивостью. Если сержант постоянно щурился, то у Галиана глаза были ясные, хотя видно было, что от малейшего повода они могут сделаться стальными. Поквас, напротив, обладал той особой незлобивой уверенностью в себе, которая отличает людей с живым умом и крепкими руками. В отличие от Галиана, с ним достаточно было подружиться всего один раз.
— Разумеется, — ответил Ахкеймион. — Многие враку уцелели после Первого Апокалипсиса, поскольку бессмертны, как нелюди… Но, как я уже сказал, они сторонятся людей.
— А если мы набредем на его логово?.. — продолжал гнуть Галиан.
Волшебник пожал плечами.
— Дождется, пока мы уйдем, если вообще почувствует в нас угрозу.
— Даже если…
— Он говорит, что они не как дикие звери, — перебил Поквас. — Медведи или волки нападут, потому что иначе не умеют. А драконы — умеют… Правильно?
— Да. Драконы — знают.
Ахкеймиону приходилось говорить превозмогая странную неохоту, которую он поначалу принял за робость. Прошло некоторое время, прежде чем он понял, что на самом деле это был стыд. Он не хотел стать похожим на этих необузданных людей и еще меньше хотел их уважать. Более того, ему не нужно было ни их доверие, ни их восхищение — тех чувств, которые оба этих человека выказали ему несколько дней назад, рискнув собственной жизнью во имя его лжи.
— Скажи мне, — начал Поквас, глядя на него с интересом, пристальность которого начинала пугать. — Что стало с нелюдьми?
То ли по тону, то ли по настороженности во взгляде Ахкеймион понял, что танцор с мечом точно так же боится Клирика, как и он.
— Мне казалось, я уже рассказал эту историю.
— Он имеет в виду, что произошло с их расой, — сказал Галиан. — Почему они выродились?
На мгновение старый волшебник почувствовал краткую вспышку злобы, не на людей, а на их представления.
— На этот счет можете посмотреть на ваш Бивень, — сказал он, получая мстительное удовольствие от слова «ваш». — Они «ложные люди», помните? Проклятые богами. Наши праотцы уничтожили множество великих Домов, подобных этому. — Он представлял их себе, пророков Бивня, суровых и строгих, как слова, которые вырезали на кости; они вели одетых в шкуры дикарей глубокими пещерами по пути славы, выкрикивая слова на своих гортанных языках и убивая тех, кто превратил их в рабов.
— А я думал, что хребет им переломили еще раньше, — сказал Поквас. — Что Пять Племен напали на них, когда те уже были в упадке.
— Правильно.
— Что же случилось?
— Пришли инхорои…
— Консульт, что ли? — спросил Галиан.
Ахкеймион вытаращил на него глаза, не сказать что в полном потрясении, но все же не в силах проговорить ни слова. Не верилось, что простой охотник за скальпами говорит о Консульте с такой же фамильярностью, с которой упомянул бы любой обычный народ. В этом был знак того, как глубоко изменился мир за то время, пока Ахкеймион пребывал в изгнании. Прежде, когда он еще носил одежды колдуна Завета, над ним и его зловещими предостережениями о Втором Апокалипсисе смеялись все Три Моря. Голготтерат. Консульт. Инхорои. Прежде все это были имена его бесчестия, слова, которые любым слушателем встречались с насмешкой и снисходительностью. А теперь…
Теперь они религия… Святое благовествование от аспект-императора.
От Келлхуса.
— Нет, — сказал он с той особой осторожностью, которая появляется при переходе за нечеткие грани известного. — Это было до Консульта…
И он рассказал им о тысячелетних войнах между нелюдьми и инхороями. Два охотника слушали с неподдельной увлеченностью, блуждая взглядом где-то между рассказчиком и захватывающим сюжетом. Как прилетели первые враку. Как появились первые орды голых шранков. Нелюди, ишрои, хлещущие кнутами лошадей, которые увлекают их колесницы к беснующемуся горизонту…
Да и сам Ахкеймион неожиданно почувствовал воодушевление. Рассказывать о далеких землях и народах прошлого — одно, а сидеть здесь, в заброшенных пещерах Кил-Ауджаса и рассказывать о древних нелюдях…
Голос способен вывести людей из дремоты, в которую они погружены.
Поэтому Ахкеймион не стал пускаться в объяснения, как поступил бы в ином случае, но перешел к сути, сообщая лишь самое важное: о предательстве Нин’джанджина, Чревоморе и смерти Ханалинку, о роке, таившемся за бессмертием тех, кто остался в живых. Оказалось, что два охотника уже многое знают: очевидно, Галиан готовился вступить в министрат, прежде чем, как он выразился, выпивка, трава и шлюхи спасли его душу.
