Людмила Астахова - Невиновных нет
Да! Вот же он…
Серый камень стен, потемневшая черепица, выветрившееся дерево ставен, две доски, крест-накрест перечеркивающие дверь… Два десятка лет он простоял заколоченным и покинутым, этот дом, и наверняка чьим-то более придирчивым глазам показался бы сараем или в лучшем случае – загоном для скота, но… А яблони? Грэйн вскочила на ноги и тревожно распахнула глаза, забыв про ветер и слезы. С этой стороны их нельзя увидеть, конечно, только часть низкой каменной изгороди да разросшийся вокруг вереск, но, может быть, все-таки… Есть! Вот же она, вот мелькнула ветка!
«Не срубил-таки», – она выдохнула так, будто снова услышала голос Вилдайра Эмриса там, в форте, его приказ, отменяющий арест и расстрел. И, развернувшись, посмотрела налево. Отсюда, с холма, крышу поместья Конри не разглядишь, конечно, разве что флагшток, и если хозяин – дома… Эрна Кэдвен прищурилась. Нет, флага нет. Пожалуй, это тоже хорошо. Стоит поблагодарить богов за эту маленькую отсрочку. Потому что рано или поздно, но обязательная для благородной эрны вежливость все равно заставит ее заехать в гости к соседу. «На вечерний чай», – как выразился лорд-секретарь там, еще на борту «Княгини Лэнсилэйн», и продемонстрировал в ухмылке белоснежный прикус. И хотя произношение у Рэналда эрн-Конри было и оставалось безупречно ролфийским, Грэйн почему-то почудился свистящий шурианский акцент, будто бы не с владетелем Конри она беседовала, а с покойным капитаном Нимрэйдом. Показалось, наверное.
Лорд-секретарь не был любителем долгих прелюдий и свое предложение высказал коротко и довольно ясно. Эрна Кэдвен все еще желает возвращения чести своему предателю-отцу? Эрна Кэдвен намерена продолжать военную карьеру? Или, может быть, эрна Кэдвен передумала когда-нибудь поступить в Военную Академию в Эйнсли? И уж не забыла ли эрна, что приказание она исполнила лишь отчасти, а лорд Конри теперь – ее непосредственный командир? Или она предпочтет служить Ролэнси где-нибудь в отдаленном гарнизоне на, скажем, острове Арнэйт, где зимой солнце не поднимается вообще? Ах, нет? Ну, тогда не будет ли эрна столь любезна иногда скрашивать одиночество Рэналда эрн-Конри своим приятным обществом? Благо от одного поместья до другого по прямой и пяти лайгов не наберется. Разве кто-то помешает владетельнице Кэдвен нанести визит хозяину соседнего имения?
Отнекиваться было бессмысленно. Да и лорд-секретарь… в общем-то, он Грэйн даже нравился. Разве не его она иногда вспоминала в Синтафе, когда становилось совсем уж туго?
«Жениться я на вас не могу, – сказал шеф «канцелярии», где теперь уже окончательно «прописалась» Грэйн. – Да и вам это не нужно, Грэйн. Но я один, и вы – одна, так почему бы вам не подумать?»
О чем тут думать-то, в самом деле? Она снова посмотрела в сторону соседнего поместья. Смеркалось, и ни конька крыши, ни шпиля, ни пустого флагштока было уже и вовсе не разглядеть. Думать нечего. Выбирает всегда волк, а ее свобода… полно, да есть ли она вообще? Осталась там, на горных тропинках Тэлэйта, на бастионах форта Сигрейн, пропала в тумане, растаяла, как пороховое облачко от прощального залпа береговой батареи… Или, может быть, маленькая женщина-яблоня унесла ее в темных и узких ладонях? Или разве не ее, не единственную доступную ролфи свободу Грэйн вплела вместо шнурка в тяжелые черные косы?
Все правильно. В стае каждый должен помнить свое место, и не только среди одних лишь ролфи так. И незачем врать самой себе – однажды, и довольно скоро, она оседлает Желтоглазого и развернет его мордой в сторону владения Конри. На чай так на чай. Главное… главное – здесь, внизу. Здесь – Верность. А там, за морем… она ведь теперь надежно спрятана, ее свобода, разве нет? Так надежно, что даже Стая ее не учует.
– Я вернулась, отец, – вслух сказала Грэйн и взгромоздилась на угрюмого мерина Удаза. – Видишь, я вернулась. Я… победила. Я же победила, отец, правда? Я вернула Кэдвен. Клянусь, я и честь твою верну. Будь покоен, я все сделаю.
Но ролфи не дано слышать голоса тех, кто давным-давно ушел искать след Оддэйновой Своры по белым равнинам посмертия. Для этого надо родиться шуриа. А это… было бы совсем неправильно.
«Но разве любой огонь, кто бы его ни зажег, – это не Мой огонь? – усмехнувшись, спросила восходящая в сумерках невидимая темная Локка. – Разве ты все забыла, моя Грэйн? Или ты не слышишь Мой ветер? Он долго-долго летел к тебе с равнин Сэдрэнси-Джезима не для того, чтоб ты теперь затыкала уши и отворачивала лицо!»
– Может, Твой ветер и над скалами Тэлэйта тоже летал? – угрюмо спросила Грэйн. Было новолуние, и видеть лик богини она не могла, зато хорошо слышала.
«Может быть! – лукаво отозвалась Огненная Луна. – Даже наверняка! Ну-ка, докажи, на что способен волчий нос! Чуешь?»
– Запах яблок… Когда-нибудь мы догадаемся, чего хотели от нас боги, когда-нибудь мы обязательно поймем. И тогда зацветут яблони, и «змеиный час» станет всего лишь древней страшной сказкой для маленьких змеят, и для волчат тоже, – прошептала ролфи, ловя вздрагивающими ноздрями невозможный здесь, теплый, уже совсем летний ветер. – Я помню тебя, моя Джоэйн, моя яблоня. Я помню тебя. Живи! Крепко стереги ее, Локка, мать огня и ярости. И Ты, Морайг-Могучая, мать волн, госпожа приливов. А ты… Мать всех змей и яблонь, сохрани свою дочь… и сына своего сохрани тоже.
Эрна Кэдвен упрямо вскинула подбородок, шмыгнула носом и стала спускаться с холма.
Джэйфф
На закате в залив приплыли касатки, покружили, порассекали плавниками золотую воду, поплескались, распугав всю рыбу на много лайгов окрест. Могучие и свирепые морские охотники, умные и расчетливые, волки холодного океана. Свободные.
Джэйфф всю ночь слушал их странные песни и, ложась спать, загадал: «Если очнусь и увижу их снова, значит, она вернется, вернется свободной».
На рассвете берег затянуло туманом – густым, белым, плотным, как полотно у хорошей ткачихи. Рилиндар подошел к самому берегу и склонился над водой, внимательно прислушиваясь, чтобы не пропустить ни единого звука.
Косатки фыркали где-то неподалеку, спрятанные от глаз. Но они остались!
Элир ухмыльнулся своим мыслям, поправил торчащий за поясом новенький капсюльный пистолет с гравировкой на рукояти «За Верность» и отправился вверх по тропе. Этот остров любит свободных – людей или косаток, не важно. Этот остров умеет ждать.
«Верно я говорю, Шанта?»
Ему ответили косатки высокими пронзительными голосами, с вершины скалы было прекрасно видно, как блестят их черные спины, когда они выпрыгивают из воды и летят навстречу наступающему дню. Хорош-шему дню.
