Елизавета Абаринова-Кожухова - Холм демонов
— Кто-кто?
— Ну, следователи, или как они там зовутся, из сыскного приказа.
Василий прислушался — из закутка донесся сдавленный стон. Это дядя Митяй, услышавший разъяснения Дубова, постигал народную мудрость о том, что «и на старуху бывает проруха». Или, выражаясь более высоким слогом — «на всякого мудреца довольно простоты».
— Теперь относительно прочего, — продолжал Василий уже громче, чтобы их пленнику не приходилось напрягать слух. — Господин Загрязев был настолько уверен в надежности и недоступности своего тайника, что держал там улики против себя. Я имею в виду сведения о передвижении драгоценных монет и список своих жертв с подробной сметой, во сколько обошлось то или иное убийство. И хотя некоторые имена были замазаны, а некоторые изменены, мне не доставило особых трудностей догадаться, что Садовая — это Миликтриса Никодимовна, живущая в Садовом переулке, а замазанным было имя некоего Евлампия из Каменки, убийцы воеводы Афанасия. Вернее, наемного исполнителя, так как истинный убийца даже не Загрязев, а те могущественные и влиятельные силы в Царь-Городе, что за ним стоят. Но, я надеюсь, Димитрий Мелхиседекович проявит здравый смысл и не станет упрямиться в раскрытии нитей заговора.
Вновь прислушавшись к бессильно-злобному вою дяди Митяя, Василий добавил, заметно понизив голос:
— Одного опасаюсь — если мы приедем в Царь-Город, а там уже войска князя Григория, то наша Мангазейская экспедиция теряет всякий смысл…
Глянув через маленькое окошко, детектив увидел, что повозка едет мимо каких-то бедных избушек.
— Мисаил, что это за деревня? — спросил Дубов. — И далеко ли до столицы?
— Так мы почти что в Царь-Городе! — весело откликнулся Мисаил. — Это ведь Симеоновское предместье.
Дорога немного повернула в сторону, и взору путников предстали высокие башни Симеонова монастыря. Вдали явственно виднелись стены Царь-Города.
* * *Змей Горыныч летел неровно, его бросало из стороны в сторону, как «кукурузник», в котором три пилота пытаются рулить одновременно.
— Надо махать крыльями плавнее, плавнее! — говорила средняя голова.
— Так надо ж повыше подняться! — спорила с ней правая.
— Сейчас мы елку снесем! — вопила левая.
А кот, устроившись на чешуйчатой спине Горыныча, сосредоточенно листал книгу.
— Я уж думала, нам крышка, — вздохнула Яга. — Ну нашел хоть что-нибудь стоящее?
— Да, кое-что есть, — пробормотал кот. — Похоже, из-за этой книги действительно стоило лезть в самое пекло.
— Эй, Ягоровна! — обернулась средняя голова, — А куда лететь-то? В избу нельзя, там Григорий, паук окаянный, нас враз достанет.
Яга улыбнулась задорно, что вызвало полное недоумение у Змея.
— А ты знаешь, где царский загородный дом? — спросила она.
— А что нам там делать? — совсем опешила средняя голова. — Нас там так приголубят…
— Лети туда, — снова улыбнулась Яга, — а по поводу встречи не волнуйся — там наши друзья. И никто нас там не обидит.
— Ну-ну, — только протянула голова, но больше вопросов задавать не стала.
* * *Соловей Петрович шел по дороге, понурив голову и загребая босыми ногами пыль. Точнее, его вели. Совершенно сдуру он попал в плен к движущимся на Царь-город войскам князя Григория. А ведь его душегубы-сотоварищи, как всегда, оказались куда как проворнее. Да, не повезло. Хотя ведь грозились поначалу расстрелять на месте. Но Бог миловал. Соловей ведь тоже был вроде как против царь-городских. Хотя и не за Григория. А потому наемные вояки и порешили его не расстреливать, но взять в плен. Поначалу Петрович еще попытался хорохориться и блеющим голоском затянул:
— Я ли-лиходей и ду-душегуб. Я…
На что ему лишь грубо бросили:
— Заткни пасть, козел!
И он вынужден был «заткнуть пасть». И теперь топал по дороге с этими озлобленными вояками в черных кафтанах и со странными пищалями, которые они называли «калаш». Очень хотелось писать. Но попроситься отойти на минутку в кусты Соловей боялся. Его вообще очень пугали эти странные люди, которые говорили вроде как понятно и одновременно как-то чудно. И не свои, и не заморские. И злые. У-у-у какие злые! Как черти. А малая нужда так подпирает, что хоть волком вой.
Все неприятности в жизни случаются, как известно, неожиданно. И чем крупней неприятность, тем она, соответственно, неожиданней. Из-за поворота дороги на них двигалась толпа. Только через несколько мгновений Соловей сообразил, что это царь-городское войско, почему-то возглавляемое здоровенным бородатым мужиком, который размахивал внушительным крестом, и какой-то полоумной девицей. Кстати сказать, лицо ее показалось Петровичу знакомым, но сейчас ему было не до того. События развивались стремительно. Княжеская дружина остановилась в нерешительности, и кто-то в первом ряду выстрелил из своей пукалки по цареву войску. Похоже, кого-то ранили, а может, даже и убили. Но это послужило сигналом к бою. Из рядов царь-городцев выступили вперед стрельцы и бабахнули из своих пищалей. Пользы от залпа картечью оказалось гораздо больше, чем от «калашей». Многие были ранены, и достаточно серьезно. А царь-городцы, закрепляя первый успех, с грозными криками бросились на врага. С мечами, палицами и копьями. «Доблестные вояки» князя Григория, вначале пытались отстреливаться, но, быстро сообразив, что сейчас их просто-напросто изрубят на куски, начали врассыпную отходить в лес.
Петрович стоял один посреди дороги, и ему уже больше не хотелось писать — штаны его были мокры. Прямо на него налетел грозный, как медведь, чернявый мужик с огромным красным крестом.
— А, попался, супостат! — зарычал он.
— Я ли-лиходей и… — Соловей, наверно, хотел сказать что-то другое, что он не с княжескими, что он их и знать не знает, но на языке вертелось лишь «всех зарежу» да «кровь пущу». И здоровенный крест опустился на его горбушку. Петрович заверещал благим матом. А крест равномерно опускался на его бока, спину и задницу. И быть бы Соловью покойником, ежели бы в нем наконец не сработал инстинкт самосохранения. И он побежал. Он бежал так, как никогда в жизни не бегал. И при этом продолжал вопить, хотя, похоже, за ним никто и не гнался. Да и кому он был нужен, этот плюгавый плешивый мужичонка в мокрых портках.
* * *Солнце медленно клонилось к закату. На обширной веранде загородного царского терема чаевничали Василий Дубов, доктор Серапионыч и Рыжий. Первые двое рассказывали о своих приключениях в Новой Мангазее и Царь-Городе, а Рыжий, слушая их, все время расхаживал взад-вперед и то и дело поглядывал в сторону большой дороги.
