Райдо Витич - Обитель Варн
После можно и уйти. Но уже не смогу.
Нет, глупо и думать о том.
Нет, я не стану ничего делать. И излечусь. Как, возможно, излечился ты. А впрочем - болел ли?
Возможно, я была для тебя забавой, как для меня в ту пору твой глобус.
Возможно, ты уже не помнишь меня. Имя Лесс затерялось в списках Агнешек, Ойко и множества других имен. В этом мире все преходяще, тленно и тщетно....
Только рядом с тобой я думала иначе. Верила свято как иной фанатик своим божкам. Но лишь сейчас поняла, что ты для меня, и лечу себя мыслью, что я не то же самое для тебя. А это главное. Ведь любовь, прежде всего, единение душ, их соитие, а не плотская утеха. Меня, пожалуй, никто не понимал, как ты, и пожалуй, я не понимала никого так, как тебя. Ты ничего не просил, не ждал, в отличие от других. Ты просто не знал, что нужно давать и обязательно ждать, что взамен дадут втрое, четверо больше. И не просил, потому что нечего было просить. Странно... Наверное, эти странности и являются главными отличиями человека от Варн. Но если так, то за что вас гнать и травить, из-за чего бояться?
Только сейчас я поняла, насколько мне не хватает вас, насколько я привязалась к вам: к Тесс и Май, Мааон и Рыч, к Соувисту, Смайху... даже к Ойко и Хоф...
Тоска. Надеюсь, тебя не касаются ее черные крылья".
"Чему, спрашивается, учил меня Тропич? Я никак не могу совладать с собой. Ты, ты, ты - куда бы ни пошла, где бы ни была, что бы ни делала! А ведь прошло достаточно времени, чтоб излечиться от любой болезни! Но любовь не холера...
Вирус психического заболевания!
Я работаю охранником в круглосуточном супермаркете. Сутки на ногах, скачки по всему периметру. Три этажа, восемьдесят камер. Бешенная нагрузка и на психику, и на организм. И что? Думаешь, я устаю? Думаешь, мне стало лучше? Нет! Наоборот!
Я поняла, что уже не стану человеком!
Я по-прежнему Варн!
Не знаю, в чем дело? В навязчивых мыслях о тебе, в тоске по тем временам, что мы были свободны и вместе? Не знаю! Но точно осознаю, что я не человек!
Я не бегу, а парю. Не сплю по ночам и не чувствую усталости. Не могу есть мясо и пить молоко. Обострено обоняние, чутье. Я вижу в темноте и слышу, как бьются волны о песок сквозь гул голосов, лес стен и пластика! Порой слышу мысли мамы и братьев! Соседей, покупателей, сослуживцев!
Что со мной, Бэф?
Не повод ли это прийти к тебе и спросить: что ты сделал со мной, во что превратил?
И за что?
Лучше б ты не спасал меня. Разве я просила? Надеюсь, та девочка, внучка профессора, не узнала вкус твоего поцелуя? Если нет - я не завидую ей."
"Меня опять уволили.
Мне нет места среди людей, как нет места рядом с тобой. Если б ты действительно любил меня, то нашел бы способ поставить на ту или другую сторону, а не бросить посередине. Я словно шарик, зависший в воздухе. И на землю не опуститься, и в небо не подняться. И не знаешь, что хуже, где и как лучше.
Вчера я была Варн, сегодня опять - человек. Походка стала тяжелой, мысли ленивыми. Я вижу и слышу не больше других. И сплю, как медведь зимой. Но не высыпаюсь. Днем не могу открыть глаза, а ночью - закрыть.
Мама тоже не спит, ходит и слушает мое дыхание.
Лучше б я не возвращалась - ей было бы меньше тревог и волнений.
А меня не мучили бы мысли о тебе..."
Вероника Львовна Сталеску осторожно закрыла тетрадку и покосилась на дочь. Та спала, укутавшись в плед. Лицо, как у мертвеца - серое, с заостренным носом, блеклыми губами. "Девочка моя", - вздохнула женщина и прикрыла рот ладошкой, чтоб не вспугнуть чуткий сон дочери своим всхлипом. Подло, конечно, читать ее записи, но как иначе узнать, что происходит с девочкой? Хотя вроде уже не девочка - влюбленная женщина, отслуживший офицер. Но не для матери.
Как же тебя искалечили, доченька!
Чем тебе помочь?
Женщина подошла к дивану и села в ногах Алисы, погладила ее. Лиса тут же открыла глаза, развернулась и уставилась на мать: что-то случилось?
- Т-ш-ш. Все хорошо, успокойся.
- Мам? - еще больше насторожилась девушка от смущенно расстроенного вида женщины. Вероника Львовна понимала, что нужно откровенно поговорить с дочерью, и откладывать разговор не стоит, но с чего начать, что сказать и спросить, чтоб не травмировать Алису еще больше, не вспугнуть?
- Ты ничего не хочешь рассказать мне? - и вздохнула - глупый вопрос. Риторический. Сейчас брякнет - "нет", и конец разговора.
Лесс нахмурилась: что это с мамой? Взгляд девушки прошелся по ее лицу, скользнул в сторону, выхватил сдвинутую на столе тетрадь. Ах, вот в чем дело. Мама прочла дневник. Конечно, нужно было понять сразу, что рано или поздно это случится. Самое идиотское занятие - вести дневник. Доверять свои сокровенные мысли бумаге, все равно, что кричать в микрофон. Да-а... А ведь знала, что так и будет. Может, за тем и позволила себе расслабиться и выплеснуть наболевшее в белый свет, как в копеечку?
Алиса села:
- Все прочла?
- Извини, - совсем расстроилась Вероника Львовна.
- Не за что, мама. Ты меня извини, что с тетрадью разговаривала, а не с тобой.
- Боялась не пойму? - посмотрела на нее женщина.
- Да. Представила, что ты будешь чувствовать, узнав, что твоя дочь мало ... убийца... так еще и любит Варн, и понятно, молчала.
- Ты не убийца, девочка, ты - солдат. Был приказ, и ты его выполняла, как любой подневольный. Тяжело нести чужие грехи, но не стоит принимать их на себя...
- Ты оправдываешь меня?
- Я стараюсь быть объективной. Тебе не в чем себя винить, не в чем, Алиса. Зря ты боялась мне сказать. Неужели ты думала, что я не пойму тебя, оттолкну? Ты моя дочь, а я твоя мать. Что бы ты ни сделала, чтоб ни случилось с тобой, это останется непреложным. Я всегда буду рядом, приму, пойму, помогу. Я очень люблю тебя, девочка моя, - обняла растерянную Лису женщина, зашептала тихо, ласково. - Думаешь, мама старая, глупая? Думаешь, не понимает, что творится вокруг, что значит служба в спецвойсках? Почести, деньги ничего мне не надо, только б вы были счастливы, живы, здоровы. Списали-то как ненормальную, а разве ты ненормальная? Разве ты виновата, что жизнь так обернулась?... Сколько я молилась, девочка моя, сколько вестей от тебя ждала...
Голос женщины дрогнул от слезливых ноток. Лиса зажмурилась - и у нее глаза щиплет.
Заплакать что ли? - уставилась перед собой зло.
- Ты ведь, как с войны пришла... Не узнала я Алисы. Не знаю. Отчего больше плакала - от счастья или от горя. Поздно теперь и думать, и делать. Ты вот что, доченька: что было, то было, не думай о том. Забудь. А он... раз так мил, то какая разница - кто?
- Он не человек, мама, - заглянула ей в глаза Лиса: понимает ли? Ни укора, ни страха, ни осуждения в ответ. Улыбнулась ласково. По голове погладила:
- Я поняла.
