Роберт Хайнлайн - Иов, или Осмеяние справедливости
— Ты грязный негодяй!
— Эй, эй, не годится оскорблять меня в моем собственном доме! Ты знаешь, и я знаю, и все знают, что между одной женщиной и другой разница невелика, если исключить вопрос о качестве стряпни. Я предлагаю тебе одну, которая чуть получше, взамен той, которую ты потерял. Да через год ты меня благодарить будешь! Через два — вообще не сможешь понять, с чего ты тут кобенился. Давай соглашайся, святой Александр. Это лучшее предложение, на которое ты можешь рассчитывать, ибо говорю тебе серьезно — той датской зомби, в которую ты влюбился и о которой ты просишь, в аду нет. Ну, так как?
— НЕТ!
Сатана побарабанил пальцами по подлокотнику кресла; он казался очень раздраженным.
— Это твое последнее слово?
— Да.
— Ну а допустим, я предложу тебе должность капеллана и в придачу твою замороженную деву?
— Вы же сказали, что ее нет в аду?
— Но я не говорил, что не знаю, где она.
— Вы ее можете доставить сюда?
— Отвечай на мой вопрос. Примешь ли ты обязанности моего капеллана, если в контракт будет внесен пункт, оговаривающий ее возвращение к тебе?
(Марга! Марга!)
— Нет.
Сатана громко приказал:
— Генерал-сержант, отпустите караул. А ты пойдешь со мной!
— НАПРАНАЛЕ-ВО!.. ШАГОМ МАРШ!
Сатана слез с трона и направился за него, не сказав мне больше ни слова. Мне пришлось поторопиться, чтобы успеть за его гигантскими шагами. Позади трона открывался темный туннель; тут мне пришлось бежать — казалось, еще мгновение — и он скроется из виду. Его силуэт внезапно как-то уменьшился, слабо вырисовываясь на фоне тусклого света в конце туннеля.
Я чуть не наступил ему на пятки. Он уходил вовсе не так быстро, как казалось; он просто менялся в размерах. Или это я менялся? И я и он уже были примерно одного роста. Я остановился как вкопанный, когда он подошел к двери в самом конце туннеля, которая слабо освещалась красноватым сиянием.
Сатана дотронулся до двери — наверху вспыхнул яркий желтый прожектор. Открылась дверная створка, и дьявол обернулся ко мне.
— Входи, Алек.
Сердце мое затрепетало, и я задохнулся.
— Джерри! Джерри Фарнсуорт!
27
Потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь.
Книга Екклесиаста 1, 18И начал Иов и сказал: Погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: зачался человек.
Книга Иова 3, 2–3Глаза мне заволокло туманом, голова закружилась, ноги стали ватными. Джерри прикрикнул:
— Эй, ты это прекрати! — обнял меня за плечи и втащил внутрь, сильно хлопнув дверью.
Он не дал мне упасть, встряхнул и ударил по щеке. Я потряс головой и наконец отдышался. Раздался голос Кейти:
— Отведи его куда-нибудь, пусть приляжет.
Я встряхнулся.
— Я в порядке. Просто на секунду нашло какое-то затмение.
Я огляделся. Мы стояли в прихожей дома Фарнсуортов.
— Ты просто плюхнулся в обморок, вот что с тобой произошло. И не удивительно, ты же пережил такой шок. Пошли-ка в гостиную.
— Пойдем. Привет, Кейти. Ну до чего же приятно снова видеть тебя.
— Тебя тоже, дорогой.
Она подошла ко мне, обняла и расцеловала. Я снова ощутил, что хоть Марга для меня — все, но Кейти тоже женщина того сорта, который можно назвать «моим». И Пат — тоже. Марга, как бы я хотел, чтобы ты познакомилась с Пат! (Марга!!!) Гостиная казалась пустой. Мебель была недоделана, окна отсутствовали, камин — тоже. Джерри сказал:
— Кейти, устрой-ка нам «Ремингтон-два», ладно? А я пока приготовлю выпить.
— С удовольствием, милый.
Пока они занимались своими делами, ворвалась зареванная Сибил, кинулась мне на шею (чуть с ног не сбила; эта девочка весит изрядно) и расцеловала. Правда, поцелуй был мимолетный, не то что благословенный дар Кейти.
— Мистер Грэхем! Вы сработали просто потрясно! Я смотрела все. Вместе с сестрой Пат. Она тоже думает, что вы — молоток!
Левая стена превратилась в «пейзажное окно» с видом на горы; у противоположной — появился камин из дикого камня с веселым огнем, такой же, как в прошлый раз. Только потолок казался значительно ниже. Что касается мебели и другого убранства, то они были такими же, какими их показывал «Ремингтон-два» раньше. Кейти отошла от пульта управления.
— Сибил, отпусти его. Алек, немедленно сядь. Отдохни.
— Олл райт! — Я сел. — Э… это Техас? Или все еще ад?
— Это дело вкуса, — ответил Джерри.
— А есть ли разница? — спросила Сибил.
— Трудно сказать, — проговорила Кейти. — Ну не думай ты об этом сейчас, Алек. Я тоже смотрела передачу и вполне согласна с девочками. Я гордилась тобой.
— Да, он твердый орешек, — вмешался Джерри. — Мне не удалось поколебать его ни на йоту. Алек, ты твердолобый упрямец, я из-за тебя три пари продул! — Появилась выпивка. Джерри поднял стакан. — За твое здоровье!
— За Алека!
— Ура! Ура!
— Ладно, выпьем за меня, — согласился я и отхлебнул здоровенный глоток «Джека Дэниэлса». — Джерри? Но вы же не…
Он широко улыбнулся. Сшитый на заказ костюм ранчеро исчез; сапожки, какие носят на Западе, уступили место раздвоенным копытам, в волосах проросли рога, кожа заиграла темно-красным огнем, отливая маслянистым блеском и туго обтягивая мощную мускулатуру. Между ног вылез несообразно огромный фаллос.
Кейти сказала мягко:
— Я думаю, ты убедил его, милый. Это не самое приятное из твоих обличий.
Традиционный дьявол тут же исчез, превратившись в знакомого мне техасского миллионера.
— Так-то лучше, — хихикнула Сибил. — Папочка, а зачем тебе понадобился этот малоаппетитный образ?
— Таков устойчивый стереотип. Впрочем, обличье, которое я ношу в данный момент, больше подходит для нашей обстановки. Вам тоже не мешало бы облачиться в техасский наряд.
— А нужно ли? Я полагаю, Патти уже достаточно приучила мистера Грэхема к виду обнаженного тела.
— Ее тело — это не твое тело. И поторопись, а не то я поджарю тебя на завтрак.
— Папочка, ты обманщик! — Сибил вырастила на себе голубые джинсы и бюстгальтер, даже не вставая с кресла. — Мне надоело быть тинэйджером, и я не вижу причин продолжать разыгрывать эту шараду. Святой Алек знает, что его надули.
— Сибил, а не много ли ты болтаешь?
— Дорогой мой, Сибил, возможно, и права, — спокойно вмешалась Кейти.
Джерри покачал головой. Я вздохнул и сказал то, что должен был сказать:
— Да, Джерри, я знаю, что меня обманули. Те, кого я считал своими друзьями. И друзьями Марги — тоже. Значит, за всем этим стояли вы? Тогда — кто я такой? Иов?
