Вероника Иванова - Звенья одной цепи
— Это опасно?
Киф, уже повернувшийся, чтобы догонять далеко ушедшую по коридору процессию, заметно напрягся, но не решился сбежать от ответа. Пусть и невнятного:
— Ты о чём? О чистке? Да обычное дело.
— Я спросил не о том, как часто она происходит.
Он помолчал, видимо выбирая между честностью и служебным долгом, а потом беспомощно выдохнул:
— Не знаю.
Золотозвенник, и не посвящён в столь любопытные подробности?
— Я тебе не верю.
— Как хочешь. Только это правда. — И, словно сказанного было недостаточно, длинноносый добавил: — Моя правда. — А потом всё же обернулся, и я увидел прикушенную губу, — Чистка — дело «духовников». Не наше.
— А кто назначает людей защитниками?
Киф нехотя признал:
— Мы. Но я к этому делу не допущен.
О, всё ещё любопытнее, чем казалось сначала!
— Почему?
— Не гожусь.
Он произнёс это без какого-либо сожаления или негодования, а скорее с облегчением, как будто упомянутая обязанность была чем-то ужасным.
— Это опасно?
— Я же сказал: не знаю! Спроси у чистильщицы. Может быть, она тебе ответит.
А вот теперь явственно послышались сомнение и лёгкая виноватость. Предлагаешь то, что невозможно исполнить, Цапель? Что ж, посмотрим.
Я обогнул утратившего пыл к быстрым перемещениям золотозвенника, отправляясь следом за женщиной, отделяющей Ньяну от долгожданной свободы. Пришлось ускорить шаг, чтобы добраться до дверей одной из тех закрытых комнат одновременно со Звеньями Цепи одушевления. Я неприятно удивился тому, что худенькая девушка, истуканом стоящая за спиной своей хозяйки, и мною почти сразу же перестала восприниматься как человек. Впрочем, удивление было слишком мимолётным и неуместным, чтобы задумываться над причинами его появления.
— То, что вы собираетесь делать… Чистка. Она опасна?
Чистильщица, стоящая вполоборота ко мне, пока коротышка искал ключ и открывал, похоже, давным-давно оставленный в покое замок, безразлично произнесла:
— Не более чем каждый божий день.
Ясно. Лучше бы она промолчала, отшутилась или обманула.
— Ничего не должно случиться.
— Вы угрожаете? — Она всё-таки повернула голову, показав, что в мутном взгляде нет ни капли страха или чего-то похожего.
— Я высказываю пожелание.
— О, какое хорошее слово вы выбрали, — усмехнулась чистильщица и перешагнула порог наконец-то открытой для доступа комнаты.
Здесь было чисто, словно служки ежедневно мели пол, намывали поверхность длинного высокого стола и стирали пыль со склянок, скучающих в шкафах, из-за верениц которых невозможно было разглядеть стены. Женщина удовлетворённо огляделась вокруг, провела ладонью по столешнице, почему-то прикрыла глаза, принюхалась, потом кивнула:
— Можно начинать.
— Я схожу за ней, — услужливо предложил Киф, остававшийся за порогом.
Чистильщица кивнула, обходя стол по кругу, и остановилась, оказавшись как раз напротив меня. Приглашение к разговору? Обозначение границ дозволенного? Не узнать, если не разведать.
— Хорошее слово?
— О, да.
— А бывают плохие?
Она снова улыбнулась, и улыбка получилась намного менее вымученной, нежели предыдущие гримасы.
— Если бы вы произнесли слово «желание», я бы выставила вас вон.
— Разве есть разница? Звучат они очень похоже.
— Сколько лет вы носите знак Смотрителя? — вдруг спросила чистильщица.
— Не лет, а дней, — поправил я, ощутив некоторую неловкость. — Не много.
Странно, но она скорее обрадовалась, а не огорчилась:
— Это хорошо. Тогда сможете понять. Если захотите.
— Вряд ли я именно хочу этого.
И опять на лице чистильщицы расцвела улыбка:
— Да вы совсем молодец, как я погляжу!
Похвала прозвучала искренне и заставила меня немного смутиться. Где-то глубоко внутри, потому что лицо напрочь отказывалось хоть как-то отражать чувства, упираясь всеми мышцами.
— И всё-таки что мне надо понять?
Женщина поправила норовящую распахнуться мантию:
— Желания — очень опасная штука.
— Почему?
— Потому, что они порождаются не разумом, а чувствами. Мы не думаем о том, чего желаем, и, самое страшное, не владеем собой за той гранью, где начинается страна желаний!
— Страшное?
Чистильщица внимательно всмотрелась в моё лицо:
— Вам никогда не хотелось чего-то так сильно, что потом не могли вспомнить целые минуты жизни?
Я честно задумался. А потом столь же честно признал:
— Нет.
— Значит, вы везунчик. А вот с другими людьми такое случается часто. И если в первый раз забытье длится несколько вдохов, то с каждой новой вспышкой желаний становится всё продолжительнее. И однажды из него можно попросту не выбраться.
Она говорила, не накаляя страстей, не ставя акценты на определённых словах, а монотонно, словно зачитывала урок. И всё же за каждым её словом отчётливо чувствовалось то, что заставляло поверить. Мгновенно и бесповоротно. Опыт.
Не знаю, собственный или заёмный, но большой, трудный и болезненный. Она прошла через то, о чём рассказывала. Или прошла мимо, но достаточно близко, чтобы обжечься и усвоить.
— Итак, желать нельзя?
— Это каждый решает для себя сам. Но пожелать не возбраняется.
— И моё пожелание будет учтено?
Женщина улыбнулась, правда на сей раз словно намекая, что это легкомысленное движение губ будет последним.
— Я сделаю всё, что зависит от меня. Но, как можно догадаться, не я одна в этом участвую.
Это точно. Вас будет трое. Вот только на всех ли можно положиться?
— Я сделала то, что велели, — робко доложила моя защитница, появившаяся в дверном проёме.
— Иди сюда, лапушка! Иди сюда, хорошая моя, покажись! — заворковала чистильщица, мигом становясь похожей на заботливую тётушку.
Ньяна подчинилась ласковой просьбе, подойдя ближе. Бритоголовая женщина прищурилась, осмотрела поле предстоящей деятельности с головы до ног и хлопнула в ладоши:
— Что ж, не будем терять времени! Раздевайся, лапушка.
— Раз… де…
— Не хочешь делать этого при мужчинах?
Защитница зарделась.
Не произнося ни слова, чистильщица повернулась к тем, кто являлся причиной смущения — ко мне, Кифу и коротышке, — и приподняла брови многозначительным домиком. Длинноносый убрался из комнаты первым, сереброзвенник тоже не особенно медлил. Собственно говоря, дольше всех задержался я, и то по причине слишком узкой двери, в которую не мог пройти одновременно вместе с кем-то. Но едва сделал шаг к порогу, услышал испуганное:
— Останьтесь! Прошу вас…
