Рэй Брэдбери - Темный карнавал
Лидди еще раз постучалась к ней в комнату, приглашая обедать, но снова получила отпор.
В душные послеобеденные часы «мусорганик» по-хозяйски обживался под раковиной. Ненасытная пасть с грозными, спрятанными от глаз клыками жевала, дробила, глотала и вожделенно причмокивала. Агрегат подрагивал и клокотал. Он сожрал свиные ножки, кофейную гущу, яичную скорлупу, куриные косточки. Его обуял неутолимый, первобытный голод, который таился в железном чреве, урчал в железных кишках, жадно поблескивал острыми, как бритва, винтовыми лопастями.
Когда пришло время ужина, Лидди поднялась наверх с подносом.
– Подсунь еду под дверь! – прокричала бабуля.
– Ну, знаешь ли! – не выдержала Лидди. – Ты хотя бы отопри засов: я тебе отдам поднос и уйду!
– Погляди-ка через плечо: не крадется ли кто сзади?
– Никого.
– Давай сюда! – Дверь распахнулась. От рывка добрая половина кукурузы просыпалась из тарелки на пол. Костлявая пятерня оттолкнула внучку и захлопнула дверь. – Зачем на пороге стоишь? – Старухино сердце трепетало, как заячий хвост.
– Да что на тебя нашло?
Бабуля смотрела, как дверная ручка крутится туда-сюда.
– Без толку объяснять, ты все равно не поверишь, девочка моя. В прошлом году я вас по доброте душевной пустила под свой кров. Но мы с Томом друг друга на дух не переносили. Потом он и вовсе решил меня извести, да только случая не было. Я-то знаю, что он задумал! В один прекрасный день ты придешь из магазина, а меня нет. Ты к нему: куда, мол, бабуля подевалась? А он осклабится и скажет: «Бабуля? Укатила на попутке в Иллинойс! Вмиг собралась – и поминай как звали». Больше ты свою бабулю не увидишь, Лидди, а знаешь почему? Догадываешься?
– Бабушка, это все выдумки. Том тебя любит!
– Он любит мой дом, старинные вещицы, денежки, что под матрасом припрятаны, – вот что он любит всей душой. А теперь оставь меня в покое, мне надо подумать. Гори все ясным пламенем, я отсюда не выйду.
– А как же твой певчий кенар, бабуля?
– Теперь ты будешь кормить моего Кенни. А Краппу покупай мясной фарш, чтобы песик не голодал. Время от времени приноси мне Китти – без кошки неуютно. Все, ступай. Я прилечь хочу.
Бабуля устроилась на кровати, словно по доброй воле улеглась в гроб и отдала богу душу. Восковые пальцы соединились на кружевных оборках сорочки, а глаза укрылись за трепетными мотыльками век. Что же делать? Кого натравить на железного паразита? Лидди? Нет, она молода еще, ей бы только печь сладкие плюшки да пончики, от нее даже пахнет опарой и теплым молоком. Думает, поди, что убить можно только для того, чтобы нашпиговать жертву чесноком, украсить ломтиком апельсина и подать к столу на парадном блюде – кромсай ее ножом, сколько влезет, она и не пикнет. Суровые истины внучке не растолкуешь: у этой хохотушки на уме одна сдоба с корицей.
Бабуля обреченно вздохнула.
Даже крошечная жилка на цыплячьей шее больше не билась. Только слабый присвист вырывался из усохшей груди, словно тень дурного предчувствия.
Лев спал в хромированной клетке.
Прошла неделя.
Бабуля появлялась из укрытия только за тем, чтобы «сбегать кое-куда». Дождавшись, когда во дворе надсадно закашляет автомобиль Томаса, она стремглав выскакивала в коридор и совершала короткую перебежку, а через пару минут уже падала на кровать и потом долго отлеживалась. Иногда Томас Бартон нарочно задерживался перед выходом на работу, приходил к ней на порог и стоял по стойке «смирно», математически строгий, как несгибаемая единица, а сам так и буравил глазами дверь, радуясь, что можно не спешить.
Как-то раз, во мраке летней ночи, бабуля прошмыгнула на кухню и скормила «льву» целую упаковку болтов и гаек. Расчет был на то, что Лидци с утра пораньше дернет за рычаг – и костогрыз не выдержит. На рассвете, лежа в постели, бабуля стала прислушиваться: молодые зашевелились, пару раз зевнули; теперь оставалось только дождаться, когда лев заревет, подавится болтом, шайбой или винтиком и сдохнет, не переварив железо.
Томас уже спускался вниз из супружеской спальни.
Через полчаса раздался его голос:
– Тебе подарочек, бабуля. Мой лев говорит: кушайте сами.
Немного выждав, она приоткрыла дверь и увидела на пороге разложенные рядком болты и гайки.
На двенадцатый день затворничества бабуля сняла телефонную трубку:
– Алло, это ты, Том? Работаешь?
– Вы звоните мне в офис. Что-то случилось?
– Нет, это я так. – Она повесила трубку, на цыпочках прокралась по коридору и спустилась в гостиную.
Лидди не поверила своим глазам:
– Бабуля!
– Кто ж еще? Том здесь?
– Будто ты не знаешь – он на работе.
– Знаю, знаю! – Бабуля обвела комнату немигающим взором и причмокнула фарфоровой челюстью. – Только что ему звонила. Сколько ехать от его конторы до дому – минут десять, не меньше?
– Бывает, и за полчаса не добраться.
– Вот и ладно. – Вид у бабули был горестный. – Не могу больше маяться взаперти. Сойду-ка, думаю, вниз, с тобой посижу, воздухом подышу. – Она вытащила из-за ворота миниатюрные золотые часики. – А через десять минут надо уносить ноги. Потом еще разок звякну Тому, проверю, ушел он с работы или нет. Если не ушел, можно будет опять спуститься. – Она распахнула входную дверь и прокричала в свежий летний день: – Краппи! Ко мне, Крапик! Китти, киса, иди сюда, кис-кис-кис!
На крыльцо с лаем примчался белоснежный – причем без единой крапинки – пес Крапп, а за ним появилась раскормленная черная кошка, которая дождалась, когда бабуля опустится в кресло, и тут же впрыгнула к ней на колени.
– Ах вы, мои хорошие! – ворковала бабуля с закрытыми глазами, лаская своих питомцев и прислушиваясь, не запоет ли ее любимый кенар, чья золоченая клетка висела в нише столовой.
Тишина.
Бабуля встала и заглянула в столовую. В считанные мгновения она поняла, что произошло.
Клетка была пуста.
– Кенни пропал! – вскричала бабуля, переворачивая клетку вверх дном. – Пропал!
Клетка упала на пол; тут подоспела Лидди.
– То-то я думаю: тихо у нас, с чего бы это? Видно, по рассеянности не заперла дверцу…
– Не заперла дверцу? Ох, беда… Погоди-ка…
Бабуля зажмурилась и ощупью вернулась в кухню. Наткнувшись пальцами на холодную раковину, она открыла глаза и заглянула в сточное отверстие.
Сияющий «мусорганик» молча скалил железную пасть. У края раковины лежало крошечное желтое перышко.
Бабуля включила воду.
«Мусорганик» зачавкал и сделал глоток.
Бабуля медленно зажала рот сухими ладонями.
* * *
У нее в спальне было тихо, как в омуте; она затаилась, словно робкая лесная зверушка, которая боится выйти из спасительной тени, чтобы не угодить в лапы жестокому хищнику. С исчезновением певчего кенара Кенни ее страхи сменились неодолимым ужасом. Лидди едва оттащила бабулю от раковины, когда над прожорливым мусороедом уже был занесен молоток. Потом внучка сама препроводила ее наверх и положила ей на пылающий лоб пузырь со льдом.
![Рэй Брэдбери - Тёмный карнавал [переиздание]](/uploads/posts/books/121260/121260.jpg)
