Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Т. 4. Чёлн на миллион лет
Клара смерила Лорейс взглядом с головы до пят, вгляделась в ее лицо и пробормотала:
— Вот уж не подумала бы! Служанки так не держатся, да и говорят по-другому.
— Просто я переменилась. Хозяева помогли мне. Семейство Дюфур из Монреаля жило в достатке. Они были добрые люди, и когда заметили, что я изо всех сил стараюсь подняться над собой, то организовали для меня занятия. Разумеется, учеба шла после работы, а в те дни работали допоздна, так что на образование у меня ушли многие годы, но я буду благодарна Дюфурам до конца дней своих. Меня научили правильно говорить по-английски, читать, писать, считать. Общаясь с местными, сама так-сяк освоила французский. Когда позволяли обстоятельства, превращалась в настоящего книжного червя. Естественно, образование получилось лоскутное, нахваталась по верхушкам, но с течением лет сумела заполнить пробелы. Первым делом пришлось развить память, потому что в беспорядочной свалке, в какую превратился мой рассудок, становилось все трудней и трудней отыскать нужные сведения. Стало трудно даже просто думать не отвлекаясь. Надо было что-то предпринимать. Да ты, вероятно, и сама сталкивалась с такой же проблемой.
— Лет пятьдесят было жуть что такое! — кивнула Клара. — Я не соображала, где я, что я, а если что и помнила, то очень смутно и путано. Все могло бы кончиться очень скверно — пожалуй, я бы просто погибла, если бы… В общем, я попала в руки сводника, так что за меня думал он, а после — его сын. Они были по-своему неплохие ребята, а тут еще я не старею, какая-то необычная, может, заколдованная, — вот они и не осмеливались обращаться со мной дурно, были даже добры ко мне. Конечно, по меркам, принятым в восьмом веке на Ближнем Востоке. По-моему, они ни разу никому не проболтались о том, что я особенная, и каждые лет пять меняли город. А я тем временем мало-помалу разобралась с собой, и когда младший сводник умер, уже была готова опять жить своим умом. Если бессмертных много, то интересно, многим ли так повезло. Везде и во все времена помешанные и недоумки, лишенные опеки, обречены на гибель. Так ведь?
— Я тоже задумывалась об этом. Но мне повезло больше, чем тебе: начало двадцатого века подарило нам науку психологию. Пусть она пока еще неуклюже, на ощупь отыскивает дорогу — но идея, что разум можно изучить и поправить, сама по себе многое изменила. Мне довелось выяснить, что самогипноз… Впрочем, об этом можно и после. Нам еще столько нужно сказать друг другу!
— Значит, ты не впадала в такое помешательство, как я?
— Нет, мне удалось сохранить контроль над собой. Естественно, мне то и дело приходилось переезжать с места на место. Покидать Дюфуров было больно, но народ в округе уже начал поговаривать о моей удивительно затянувшейся молодости. Кроме того, захотелось добиться независимости, полной независимости от кого бы то ни было. Я меняла работу, осваивала новые профессии, а заодно копила деньги. В тысяча девятисотом перебралась обратно в Штаты — тут цветные все-таки менее заметны, чем в Канаде. А уж в Нью-Йорке на тебя вообще не обратят внимания, только держись как все. Для начала я открыла маленькое кафе. Дело сразу пошло неплохо, я ведь хорошая стряпуха, и со временем удалось скопить на заведение побольше, с музыкой и дансингом. С началом войны заработки пошли в гору, а сухой закон увеличил их еще больше. Мое заведение посещали только белые; для черных я завела забегаловку рангом пониже. Один из белых завсегдатаев стал моим другом. Он все уладил в мэрии, чтобы мне не приходилось ни платить лишнего, ни бояться гангстеров…
Клара окинула обстановку оценивающим взглядом:
— И ты будешь меня уверять, что купила это все на доход от двух забегаловок?!
— В проницательности тебе не откажешь, — улыбнулась Лорейс. — Ладно, если хочешь знать — недавно я приняла под крыло одного крупного контрабандиста. Он белый, и тем не менее…
4Доналд О'Брайен обожал воду и ветер. Дом его был полон книг о мореплавании, по стенам развешены изображения кораблей, а на полках красовались модели судов, сделанные им собственноручно — хотя казалось просто невероятным, что эти хрупкие творения вышли из-под его грубых рук. Помимо мощного моторного катера, столь нужного в его бизнесе, на Лонг-Айленде у него была прогулочная яхта. И когда он начал брать свою черную «домоправительницу» на море, никто из членов яхт-клуба не стал возражать. Дона все любили, да и связываться с ним умные люди не рисковали.
Выплыв на широкий простор, яхта понеслась во весь дух, с шелестом рассекая волны и выбрасывая вверх веера искрящихся капель. Дон весело швырял в кильватерную струю оставшиеся от ленча объедки, и белые чайки то стремительно ныряли вниз, то парили над клином пены, расходящимся за кормой. Когда идешь под парусами по ветру, его свист спадает до вкрадчивости колыбельной, а соленый воздух кажется ласковым и нежным.
Переходя с галса на галс, рулевой должен быть осторожен. И хотя Дон прибрал шкот, чтобы избежать случайной переброски гика, точно управлять яхтой все равно оставалось непростой задачей. А Дон справлялся с ней без малейших усилий, тело выполняло привычные движения само, без контроля со стороны сознания. Он был облачен в зюйдвестку, но мыслями был сейчас далек от моря, и от прежней веселости на лице не осталось и следа.
— Ну почему? — настойчиво вопрошал он. — Почему ты отказываешься выйти за меня замуж? Я хочу сделать наши отношения честными, клянусь тебе!
— Они достаточно честны для меня, — рассмеялась она.
— Флора, я люблю тебя. Дело не только в том, что ты великолепна в постели — а ты великолепна, точно. Дело — как сказать? — в твоей душе, наверно. Ты отважна, мила и в тысячу раз умней меня. Я буду гордиться, если ты станешь матерью моих детей.
Смех погас. Она покачала головой:
— Мы слишком разные…
— Разве царь Соломон и царица Савская были слишком разными?
— Если бы жили в этой стране — да.
— Так тебя тревожит, как на это взглянет закон? Но ведь не все штаты запрещают смешанные браки, и в остальных вынуждены признавать эти браки, если церемония прошла там, где разрешено. Так записано в конституции!
И в той же конституции, подумалось ей, записано, что человеку после жаркого трудового дня нельзя выпить пива…
— Нет, меня тревожит то, с чем нам придется жить. Наши народы разделяет взаимная ненависть, стремление не иметь друг с другом ничего общего. Я не могу обречь на это наших детей.
— Но ведь есть и другие страны! — не уступал он. — Послушай — я уже говорил тебе, но все равно послушай! Не вечно же мне заниматься этим ремеслом. Еще несколько лет, и у меня будет столько денег, что и за сто лет не потратишь. Я человек осторожный и экономный, хоть и люблю покутить. Увезу тебя в Ирландию, во Францию. Ты ведь сама говорила, что всю жизнь мечтала повидать Францию, а мне там так понравилось, хоть и была война, что хочется вернуться. Мы сможем осесть, где пожелаем. Поселимся в каком-нибудь прелестном местечке, где никому не будет дела до цвета нашей кожи, были бы мы хорошими людьми.
