Юлия Галанина - Мельин и другие места
Сын же его, Замятня Турич, хоть и был молод, но силой обещал со временем превзойти батюшку. По молодости лет был он высок и гибок. И пока еще только неукротимый огонь в глазах делал похожим его на отца. Лицом же молодой воин был в красавицу мать, сгоревшую вместе с двумя дочерьми и средним сыном в доме, где застала их толпа, ведомая черноризными братиями. Младшего сына отец впервые тогда на торг с собой взял, так и выжили. А старший сын давно уж предал прародительскую веру и был проклят отцом до седьмого колена. Может быть, сулила им Судьба сойтись сегодня под светом Ока Богов грудь в грудь, не на жизнь, а насмерть. А может, и нет. Как знать? И теперь мстили. Люто, и не зная жалости, бились отец с сыном плечо к плечу. И на их счету были уже десятки поверженных в яростных схватках. Казалось, на кузнеца и его сына сходил дух неистового первого кузнеца — Кия, — который вел их в бою и оберегал для какого-то свершения. Таких, как эти отец и сын было множество в нашем войске. Но те, кто стоял против нас, были отдохнувшие и сытые воины новой веры, как проказа заполонившей славянские земли. И бились они не менее яростно, защищая Белого Христа, чем те, чьей долей было сложить головы за веру, пращурами заповеданную.
Из леса показались первые вершники авангарда Ярославичей. Не хоронясь и не боясь стрел (их у нас уже давно не было), сплошным потоком выезжали они на узкую, в перестрел шириной, прибрежную кромку. Выезжали и останавливались, не торопясь кидаться в бой. Они пришли побеждать и не рвались умирать попусту. Впереди войска, как и положено князьям, знавшим себе цену, показались братья Ярославичи. Справные войны, в былые времена с такими бы не погнушался пировать за одним столом в княжьей гриднице. Но с врагом не за столами дубовыми пировать потребно, а звенеть мечами на пиру щитов, как говорят норманнские сказители — скальды.
А вслед за братьями, с хоругвями и песнопениями, появились священники Христа. Фанатики, решившие привести к спасению людей, если не словом пламенным, так хоть сталью холодной. Вышли и встали позади князей, перекрыв путь вершникам. Как бы говоря своим присутствием: Придите в лоно нашей веры, и мы заступим вас от лютой сечи и от смерти. Наш Бог, имя которому Любовь, не чета вашим идолам, в кострах очищающим горящих. Смотрел я на это, и думы становились одна мрачнее другой. Понимал, что погибнем все. Если я не сделаю того, чего делать был не должен. Если не отдам Меч, в котором теплилась сила Перуновых молний. Сняв Меч с пояса, я обернулся к кузнецу и его сыну:
— Отойдемте в сторону, чтоб нас не увидели, кому не следует. — И легонько тронул своего коня поводьями. Углубившись в ряды нашего войска шагов на дюжину, я спешился и протянул Меч младшему из двоих кузнецов. Протянул, и сказал:
— Дай мне свой.
Турич удивленно посмотрел на отца, а тот молча кивнул: делай мол, что велено. Замятня отстегнул свой меч, разваливший не одну голову, и протянул мне с великим почтением. С таким же почтением он принял мой Меч.
— Запомните, что скажу. Запомните и сделайте именно так, чего бы вам это не стоило. Иначе ждут нас поистине черные дни. Возьмите этот Меч и сохраните его. А настанет время, я приду за ним. Ибо он есть главная ценность земли Русской. Теперь пойдемте. Не стоит задерживаться.
— Выполним, Всеслав, как велишь! — Гулко пророкотал в ответ Буй — Тур. — Сами не сможем, так детям своим заповедуем. А сын его лишь молча кивнул льняной головой, не сводя с меня синих, как небо, глаз.
Когда я вернулся на свое место, впереди потрепанных сотен воеводы Мстана, сам он был уже там и молча оглядывал место предстоящего сражения. Оглядывал и в глазах его я не видел ничего, что сулило бы добро. Знал старый опытный воин, что предстоит сложить тут головы нам всем, если не произойдет чуда. А я, ставший причиной невиданного сопротивления, с которым не сталкивались служители веры Христовой, Всеслав — чародей, собирался свершить это чудо. И спасти тем самым людей, возлагавших на меня многие надежды.
— О чем, думаешь, Тужирич? Никак, помирать сегодня собрался? — Спросил я подъезжая.
— Помирать, говоришь, чародей? Да я еще тебя пережить собрался. — Сумрачно произнес воевода.
— Эх, Мстан, не одну чашу лиха мы с тобой выхлебали, и ни разу я не видел тебя в таком настроении.
— Эка невидаль. Настроение! Вон посмотри, перед нами настроение стоит стройными рядами. Под хоругвями своими, Волос их побери!
Воевода досадливо сплюнул под ноги. Он всегда бился пешим, не признавая верхового боя. Вот и сейчас стоял он, твердо попирая промерзшую за зиму землю короткими крепкими ногами в сапогах из оленьей кожи. И я видел, что готов он ринуться в бой и сложить голову хоть сейчас. Во славу Перуна и Сварожичей. Я спешился и шлепнул коня по крупу ладонью в боевой рукавице. Умное животное, повинуясь молчаливому приказу, отошло в сторону. Мстан в недоумении уставился на меня.
— Знаю я, воевода, что не нужно им все наше войско. Я один нужен. Потребно им, чтоб я пришел и поцеловал крест на глазах у многих. И тогда смогут сказать они, что проиграли мы свою битву, а Боги наши пали под напором воинств Белого Христа. И может статься, не станут вас истреблять безжалостно. Зачем? Без главного смутьяна вы к ним сами скоро притечете и крест целовать будете, на верность присягая.
— Уж не собрался ли ты им на милость сдаться? — Изумлению воеводы не было придела. — Они ж тебя сразу в куски рвать начнут! Меч твой чародейский тебе там не поможет. Там, посмотри только, иноков вон какая тьма. Не совладать тебе с ними. Ох, не совладать, Всеслав. Не дури, давай вместе смерть примем. Рука об руку, как сражались весь этот год. Так, что б перед Богами не совестно было!
— О том, чтоб помереть достойно, это я уже думал. Только не могу я себе позволить головы сложить и людям погибнуть дать. Ты — воевода, тебе и положено о смерти достойной думать. Ты с рождения об этом только и мечтал, Мстан Тужирич. А у меня другое предназначение. Я людей сберечь должен. И сам выжить. Так-то, воевода. Апо тому и не отговаривай даже, я все решил уже. Пойду я. Выторгую вам свободу. Сразу же меня вешать ни кто не будет, в лесу то. В Киев повезут. А там уж, при большом стечении народа, меня либо с веревкой познакомят, как татя беззаконного, либо на костер отправят, праведность мою проверить. Так ведь и до Киева путь неблизкий. А в дороге много чего случиться может, — заключил я. — А потому, воевода, не тужи и не печалься. Смерть геройскую отложи до более удачного времени. А я смерти не страшусь, Мстан Тужирич. Я ведь к ней сам с детства готов, не хуже тебя. Но людей всяко выводить надо. Ты их и выведешь. А я пока пойду, договорюсь, что ли.
