Кристофер Раули - Драконы Аргоната
– Да, вроде бы без присмотра.
Лагдален жестом указала на угол и едва слышно прошептала:
– Трубы.
Оказалось, что, несмотря на связанные запястья, обе женщины могли обхватить трубы ладонями. Зазор между трубой и стеной позволял просунуть тонкие пальцы, а выступы каменной резьбы в углу позволяли упираться ногами.
– Полезай наверх, – шепнула Лагдален.
– И ты тоже.
Это оказалось непросто. Руки немели и соскальзывали, но женщины продолжали карабкаться и добрались до потолка почти одновременно. Эйлса опередила Лагдален на несколько секунд.
Нелегко было удержаться и наверху, изучая узорчатое, фасетное стекло{10} потолка. В конце концов Эйлса надавила макушкой и почувствовала, как стеклянный сегмент приподнимается.
– У меня подалось, – прошептала она.
– Хорошо. Потому как у меня – нет.
Эйлса поднажала изо всех сил и выдавила стеклянную планку из рамы. Держась руками за соединение труб, она протиснула плечи в отверстие и, поднатужившись, выбралась на стеклянную крышу оранжереи. По центру ее были проложены узенькие мостки, и девушка двинулась туда, стараясь ступать только там, где соединялись между собой рамы – в этих местах конструкция казалась наиболее прочной. В одном месте крыша угрожающе просела, но тем не менее Эйлса благополучно добралась до мостков, а уж по ним до выходивших на крышу дверей в стене. Одна из них оказалась открытой. За ней виднелась каморка, наполненная плотницким материалом – брусом, рейками и тому подобным. Дальше находилась кладовая со всяческим инструментом. Сердце девушки прыгнуло. Она пригляделась, прислушалась, но не уловила никаких признаков чьего бы то ни было присутствия. Скользнув внутрь, она увидела длинный верстак и полки, на которых были разложены пилы, сверла, клещи, молотки – все, что могло потребоваться столяру или плотнику. Эйлса тут же принялась искать, чем бы разрезать веревки, и через некоторое время нашла комплект из семи разного размера стамесок. Самая маленькая и острая вполне могла подойти, но чтобы разрезать веревки, надо было ее чем-то держать. Сначала девушка попыталась зажать стамеску в зубах, но в результате только порезалась. Затем ей попались на глаза привинченные к верстаку тиски: это было как раз то, что требовалось. Конечно, установить стамеску и закрутить винт связанными руками удалось не сразу, но когда после нескольких неуклюжих попыток острая железяка прочно встала на место, путы были перерезаны в несколько мгновений.
Стряхнув с запястий обрезки веревок, Эйлса взяла деревянную колотушку, прихватила стамеску и поспешила назад по крыше оранжереи. Вексенн еще не вернулся. «Кажется, – с усмешкой подумала Эйлса, – Лагдален его переиграла. Можно побиться об заклад, что сейчас он пытается спрятать подальше свои любимые картины. А поскольку их очень много, быстро ему с этим делом не управиться».
Осторожно перемещаясь по хрупкой крыше, она достигла угла, где, скрючившись под потолком, так и висела на трубе Лагдален. Эйлса велела ей вжаться в стену, треснула колотушкой по стеклу и пробила дырку, во все стороны от которой разбегались трещины.
На какой-то момент обе беглянки затаили дыхание, но звон разбиваемого стекла был не настолько громким, чтобы привлечь внимание стражников. Орудуя стамеской, Эйлса раскачала и высвободила из рамы острые осколки. Они попадали на землю у подножия апельсиновых деревьев, почти не произведя шума. В течение нескольких минут девушка расчистила отверстие настолько, чтобы Лагдален могла в него пролезть. Что она и сделала. Молодые женщины растянулись плашмя на крыше, а когда отдышались, поднялись на ноги и осторожно двинулись к мосткам. Добравшись до мастерской, Эйлса первым делом развязала Лагдален, которая тут же вооружилась колотушкой и зубилом.
Задняя дверь мастерской вела в коридор, по обеим сторонам которого рядами тянулись простые деревянные двери. Пол был голым – судя по всему, здесь находились комнаты прислуги. Самих слуг нигде не было видно – лишь из-за одной двери доносился храп. В конце коридора находилась ведущая наверх лестница. Поднявшись по ней, беглянки оказались в лабиринте чердачных помещений, где они и затерялись.
Глава
сорок девятая
коло полудня Базил и Релкин закончили дежурство на позициях под Посилой и, сменившись, отправились на бивуак Стодевятого. Релкин устал, но его ждала работа, не терпевшая отлагательства. Следовало позаботиться о Базиле.
Длинная рана на правой стороне хвоста требовала очистки и втирания Старого Сугустуса. С левой стороны груди имелось множество неглубоких порезов и кровоподтеков, которые дракон заработал, перевалив в пылу схватки через упавшее дерево. Обработав эти повреждения, Релкин занялся менее значительными царапинами и ушибами, а под конец проверил уже зажившую рану, полученную под Куошем. К счастью, несмотря на яростное напряжение ночной битвы, она не открылась, и Релкин вздохнул с облегчением. Бывало, что раны открывались спустя недели после того, как были залечены: это представляло собой сущую муку для драконопаса и серьезную угрозу для дракона.
Сквозь просветы в облаках проглядывало солнышко, а Релкин усердно работал иглой и нитками, не скупясь на Старый Сугустус. Кое-где пришлось накладывать повязки и ставить припарки, но в конце концов все было сделано.
Во время этой процедуры Базил пару раз зашипел, но в целом, как и обычно, перенес боль со стоицизмом, присущим большинству вивернов. Вот Мануэлю, тому приходилось не сладко, ибо Пурпурно-Зеленый проявлял куда большую чувствительность. Базил постарался отвлечься – забыть о прижигавшем его порезы Старом Сугустусе, сосредоточившись на мыслях о еде.
Закончив лечение, Релкин поспешил к полевой кухне, где разжился большим горшком супа и дюжиной караваев хлеба. По дороге он заглянул в лазарет. Обмотанный повязками кожистоспинник Гунтер спал; судя по всему, он должен был выжить. Его драконопас Ури сидел рядом, нервно теребя ремень от джобогина.
Свейн и Ракама пытались хоть чуточку его приободрить. Все боялись, что после ранения Гунтер может стать калекой.
– Дракон будет жить, – промолвил Релкин. – Это уже хорошо.
– Релкин, попроси старых богов, чтобы он вернулся в строй. Вот увидишь, они тебя послушают.
– Держу пари, что он вернется. Непременно вернется.
– Жаль молодого медношкурого и Ховта, – сказал Ракама.
– Еще бы, – поддержал его Свейн. – Это наша общая боль.
