Марина Дяченко - Авантюрист
Если нам и померещилось, то померещилось всем одно и то же. Секунду спустя перед нами стоял все тот же согбенный и лысый старик, но никто из нас не мог выдавить слова.
Там, за закрытой дверью, госпожа Тория ждала свою судьбу… нет, не ждала. Она ни о чем не думала и ничего не страшилась, она была ПРИГОТОВЛЕНА для судьбы, безучастная, как вещь…
Мой слух обострился.
Я слышал, как внизу, у основания лестницы, ворочается, приходя в себя, окровавленная служанка Дюла.
Как ветер перебирает бумаги на чьем-то столе… Как остывают, потрескивая, угольки на кухне…
Чонотакс Оро печально усмехнулся:
– Ретано… Танталь, Алана и вы, полковник. Все идет как надо… Сейчас вы благословите меня на этот шаг. И тогда я войду, и… все будет хорошо. Да?
Он провел взглядом по нашим лицам. И даже полковник Солль не выдержал – потупился.
– Слишком много чести, – выговорил я с неподобающе тонким смешком. – Столь грандиозная… и благословение таких мелких тварей, как мы?..
Черно приподнял уголки своей страшной маски:
– Ах, Ретано… Не в пропорциях дело. Ничто в мире не бывает случайно… Можете ничего не говорить. Просто поверьте мне…
– И что будет? – еле слышно спросила Алана.
– Будет лучше, чем теперь, – отозвался Черно без тени улыбки. – Вы пришли остановить меня… Благословите меня. Молча.
Рука Аланы соскользнула с моего плеча. А секунду спустя я увидел ее округлившиеся, залитые черными зрачками глаза.
– Ретано…
Ее трясло. Ничего удивительного – меня трясет тоже. Весь мир, похоже, сейчас лихорадит…
Как она изменилась. Какая переменчивая – некрасивый подросток, испуганная невеста, прекрасная насмешливая женщина, знающая о любви – все… И снова отчаянная девчонка, так похожая на собственного отца…
– Ретано… Он прав! Пусть будет его новый мир… Если в нем найдется место для тебя. Для нас с тобой… Я не хочу, чтобы ты умирал, зачем мне этот старый, распрекрасный… чего он стоит? Ради чего защищать его, если в нем возможно… Он же сволочной, гадкий, всеми проклятый мир, нет человека, который хоть раз в жизни не проклинал его… хочу… пусть будет по-новому, но… чтобы ты жил!..
Ноги ее подогнулись. Алана упала на колени – не то передо мной, не то перед Чонотаксом Оро.
– Алана!..
Танталь схватила ее за плечи; Алана лихорадочно обернулась к названой сестре:
– А ты?! Сколько раз ты говорила про Луара – лучше бы он открыл! Лучше бы он вернулся, хоть каким-нибудь… А ты, отец?!
Эгерт Солль молчал.
– Ретано! – Алана схватила меня за руки. – Ну ТЕБЕ-то что терять?! Если мама будет жить, опять будет с нами… как раньше… мы все вернем, Ретано, у нас ведь не приют для сумасшедших, у нас была настоящая, хорошая семья…
– Не смей так говорить, – сказал Эгерт Солль безо всякого выражения. – Молчи.
– Девочка права. – Чонотакс смотрел в сторону. – Привратники оправдывали свою слабость… человеколюбием. Им нравился… вернее, они думали, что им нравится их мир. Но… вы ведь не хотите видеть свою дочь вдовой? Свою жену – безумной?
Солль молчал.
– Танталь… – Чонотакс опустил плечи еще ниже, хотя, казалось бы, это было уже невозможно. – Скажи им.
– Что? – безучастно отозвалась бывшая комедиантка.
– О чем мы говорили там, в лесу… Скажи.
Танталь набрала воздуха, и вправду собираясь что-то сказать, но не произнесла ни звука.
Молчание. Слишком затянувшееся молчание.
Солль отводит глаза. Что для него Тория? Мир. Потерянный безвозвратно. Что для него мир?..
Танталь смотрит вниз. Да, за кем другим она могла бы пойти, кто встал бы для нее вровень с ее драгоценным Луаром… Но шла бы до конца – нет, остановилась, повернула вспять, сделала человека несчастным…
Я хотел усмехнуться – получилась гримаса.
Алана стоит на коленях. Терзает мои руки – и ждет…
Чего?
…Падают вниз последние песчинки. Проворачивается деревянный календарик…
Они молчат.
– Встань, – сказал я негромко, но она послушалась сразу же. Вероятно, было в моем голосе нечто, внушающее мысль о повиновении.
– Слушай меня, жена. – Голос мой понемногу освобождался от хрипотцы, слово «жена» вышло убедительным и тяжелым. – Тебе лучше быть вдовой, нежели изгнанницей при живом муже.
Она не сразу поняла. Я вскинул подбородок – привычным, но порядком подзабытым движением. Спесивый жест потомственных Рекотарсов.
– Если ты поверишь этому лысому отродью и пойдешь на предательство, я отрекусь от тебя, Алана. И сам прыгну в колодец, лишь бы не быть обязанным жизнью… лишь бы не выжить за счет несчастья других.
Ой, какая оглушительная тишина. Обморочная. Потрясенная.
– Эгоист, – с усмешкой проронил Чонотакс. – Но как высокопарно выражается…
Аланины глаза сделались совсем черными. Всклокоченный, нервный, на грани срыва подросток, девочка-истеричка…
– Это все, – сказал я мягко. – Мне нечего добавить.
Пауза. Танталь и Эгерт молчали, глядя в пол… Нет, они смотрели на меня. С ужасом.
Их ужасает мое решение?
Или они ужасаются сами себе – ведь только что, сию секунду они были на волосок от того, чтобы «благословить молча»…
Алана длинно всхлипнула.
– Жаль, – проговорил Чонотакс Оро. – Как жаль… Идемте.
* * *Я плохо помню, что было дальше.
Солль шагнул вперед и поднял меч, но обитая шелком дверь распахнулась сама собой, и створка оказалась сильной, как крепостной таран. Эгерта швырнуло на меня – я едва сумел задержать его падение. По дому прошелся порыв ветра, заплясали занавески, захлопали двери, казалось, комната распахнула рот и жадно вдыхает воздух, а мы – всего лишь мошки, несомые потоком…
На мгновение вспомнилась обезумевшая желтая река.
А потом дверь, обитая шелком, захлопнулась, но уже за моей спиной. С характерным звуком закрывающейся ловушки.
– Тория! – отчаянный голос полковника Солля.
…Мягкий ковер пригасил падение, но голова, не так давно разбитая, отозвалась болью и темнотой в глазах. Некоторое время я видел только свою руку – и руку Аланы, которую мои пальцы ни за что не хотели выпускать.
– …и приятная беседа скрасила наше ожидание…
Незнакомый голос. Чей? В комнате не может быть никого, кроме Тории, Чонотакса и нас, беспомощных, неспособных его остановить…
В нескольких шагах от моего лица утопали в ворсе дорожные сапоги. Щедро присыпанные пылью.
– …будем продолжать немую сцену?
Другой голос. Сварливый и желчный; обладатель его сидел на подлокотнике приземистого кресла, и голова его лежала, как на блюде, на широком гофрированном воротнике.
Прижимая к себе Алану, я сел. Поднялся на одно колено, отполз к стене. На нас не обращали внимания.
