Оксана Панкеева - Песня на двоих
Гном подобрал топор, любовно погладил обух и пожал квадратными плечами.
— Я думал, Гиппократ оставит.
— Ну и как их теперь допросить? — мрачно поинтересовался Кантор.
— Да ну, ерунда, пусть Пьер их лошадей допросит.
— Лошади считать не умеют!
— А мы… — Льямас в последний раз провел тряпочкой по клинку, вложил его в ножны и оглянулся. — Эй, парень, а ну-ка иди сюда.
Спасенный гонец дона Херинельдо с опаской приблизился.
— Садись, — добродушно пригласил Элмар и, перегнувшись через стол, дружески опустил ему руку на плечо, отчего парень немедленно сел почти что мимо лавки. — Расскажи-ка нам, дружок, все, что ты знаешь о славном атамане Пепе и его банде. Место, численность, расположение, привычки, чем они занимаются в данный момент и чем будут заниматься завтра с утра… А вы, сударь, помолчите хоть минутку, никто ваше заведение не спалит.
Вот что всегда удивляло Кантора в его высочестве — так это способность одним своим видом внушать людям безграничное доверие к себе и уверенность в счастливом исходе любого, даже самого безнадежного дела. И это невзирая на грубые грамматические ошибки и кошмарный ортанский акцент.
Солнце медленно поднималось над океаном выползая на чистую, безоблачную синь. День начинался хорошо, если не считать досадных мелочей вроде внеочередного приступа и грустных воспоминаний.
Битва была короткой, да и вряд ли это скоростное истребление полусонных, похмельных и полуодетых людей заслуживало столь громкого названия. Разве что с атаманом пришлось повозиться чуть подольше, но это уж была личная прихоть товарища Эспады, которому отчего-то приспичило помахать мечами с относительно достойным противником. Словом, нельзя сказать, что Кантор так уж перетрудился, и отчего у него вдруг разболелась голова в четный день — одним богам, наверное, было ведомо.
Оставив товарищей объясняться с мирным населением, которое, осмелев, начало выползать из своих мазанок, Кантор тихонько, без объяснений, ушел подальше от шумной площади и присел под старой акацией, прислонившись к стволу. В нескольких локтях от этого места начинались ступеньки, ведущие вниз, к морю и рыбацкому поселку. Кантор до сих пор помнил, что этих ступенек восемьдесят шесть. А чуть дальше нежился в лучах восходящего солнца безбрежный, уходящий за горизонт океан. Пожалуй, только он один не изменился за двадцать лет. Он, да еще ступеньки, по которым юный наследник замка Муэрреске когда-то съехал на дырявой лодке (за неимением санок), обчитавшись поморских сказок. Как только шею не свернул?.. Зато все мальчишки, которые помогали ему тащить эту лодку наверх в надежде на бесплатное представление, остались в совершеннейшем восторге, несмотря на то, что от родителей попало всем — ему за идею, им за соучастие. И все мечтали повторить его подвиг, но историческая лодка развалилась где-то на предпоследней ступеньке, а еще одной такой же не нашлось.
За спиной послышались тяжелые, сотрясающие твердь шаги принца-бастарда Элмара.
— Что там? — не оборачиваясь, чтобы лишний раз не двигать головой, спросил Кантор.
— А, ничего… — Элмар легко приземлился рядом и принялся отстегивать нагрудник, восхищенно уставившись на море. — Боги, как здесь красиво! Сейчас меня опять одолеет тяга к стихотворчеству, которую до сих пор сдерживало созерцание мрачных сторон бытия…
— А что там за гвалт? — поинтересовался Кантор, прислушиваясь к невнятным воплям, проистекавшим, похоже, с первого этажа здания.
— Да ничего особенного, еще одного бандита нашли, пьяный спал в подвале. Видать, за бутылкой пошел, а назад выбраться не осилил. Теперь осмелевшие селяне его вешать собираются.
— Если поискать, то еще трое где-то должны найтись, — заметил Кантор.
— Да уже нашлись, что там искать… Эти трое местные были, как только началась стрельба, они оружие побросали и разбежались по домам. Сейчас их родители пытаются уговорить односельчан, чтобы придурков хотя бы не вешали без суда. Кстати, судить тебе придется.
Кантор коротко и безнадежно выругался.
— Да я понимаю, Шеллара просить неудобно, — вздохнул первый паладин. — Кроме того, тебе все равно придется тут как-то распорядиться… какие-то приказания раздать, что к чему объяснить, чтобы народ в чувство привести. Ты ведь им даже не представился. Чего ты сразу ушел?
— Хотел побыть один. Посмотреть на море.
— Так, может, я не буду тебе мешать?..
— Да не надо уходить, я уже посмотрел. Сейчас, немножко посижу и займусь.
Зелье уже действовало, боль постепенно начала утихать, и минут через двадцать можно будет действительно вернуться к людям и о чем-то разговаривать. Если последнего разбойника будут вешать обстоятельно и со вкусом, то, может быть, это займет достаточно времени…
Элмар аккуратно складывал детали своего бронекостюма в специальный мешок и гремел при этом так, что каждый «звяк» и «бряк» отдавался эхом глубоко в мозгах. Послать его складывать свои железяки в другое место у Кантора не поворачивался язык.
— Диего, — вдруг произнес принц-бастард после долгой паузы, — а что там все-таки с Ольгой?
— Не знаю, — честно отозвался мистралиец.
— То есть как — не знаешь? Ты с ней хоть поговорил?
— Нет.
— Почему?
— Не было возможности.
— По-моему, ты ее и не искал. Ты даже со дня рождения Шеллара удрал, как только Ольгу увидел.
— Мне надо было забрать винтовку.
Элмар никак не прокомментировал эту явную глупость, но в том и не было необходимости — все мысли его высочества обычно читались на лице огромными рунами.
— Ну а дальше?
— Что — дальше?
— Не ломайся и не валяй дурака! Что ты собираешься делать дальше?
— Для начала я тебе скажу, чего я НЕ собираюсь делать. Публично отчитываться перед всеми друзьями, товарищами и просто знакомыми о своих личных делах, которые касаются только меня и Ольги. Успокойся на том, что никуда мы друг от друга не денемся, работая в одном театре, и поговорить у нас еще будет и время, и возможность.
— Ты бываешь противным до такой степени, что тебя хочется еще раз стукнуть.
— Элмар, объясни, чего ты добиваешься? Чтобы мы с Ольгой разобрались в своих отношениях? Так это ни на столечко не зависит от твоих усилий. Мы все равно встретимся и поговорим, после чего либо сойдемся, либо разбежимся. И ты здесь ничего не изменишь и не поправишь.
— Тханкварра! — рассердился первый паладин. — Что я, слепой, не вижу, как вы с Ольгой друг от друга прячетесь? Небось каждый думает, что другой не хочет с ним общаться, и в свою очередь не хочет навязываться. Меня эта ваша взаимная ненавязчивость еще прошлой зимой достала! Ты помнишь, сколько вы тогда выкобенивались, прежде чем встретиться и поговорить как люди? Если бы вас с двух сторон не пинали, вы бы до сих пор ходили все из себя гордые и тактичные!
