Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — эрцгерцог
Нерационально извилистый ход повел по спирали вниз, распахнулся зал, больше похожий на пещеру, где муравьи держат расплод, если можно вообразить себе муравьев размером с волков. Боудеррия настороженно осматривалась, замедляла шаг у крупных драгоценных камней в стенах, и она ощутила тщательную отделку, будто неведомые строители тщательно стилизовали зал именно под естественную пещеру.
Я осторожно переступил через ручеек, быстрый и прозрачный, несется по каменному ложу целеустремленно, будто выполняет указание горного герцога.
— Пить не смей, — предупредил я.
— Воды Стикса? — спросила она шепотом.
— Да, — согласился я. — Козочкой станешь. Мало ли через какое захоронение отходов бежит…
— Почему здесь никого?
— Ничего важного, — предположил я. — Людей у Тиларета очень мало, он поставил их у самых уязвимых мест… Или тех, которые никак не миновать по дороге к нему. Настоящей охраны здесь не будет.
Она кивнула, но сомнение вздернуло брови и приподняло уши. Женщина точно сперва бы окружила себя всевозможными видами защиты, а уж потом… Не понять мужчин, что сломя голову бросаются хватать сокровища и пихать в мешок, пренебрегая опасностями.
Я сделал еще пару шагов, чувство опасности легонько дернуло за шнурок, а тот стукнул молоточком в гонг. Я замер на месте, странное ощущение опасности, кто-то подстерегает нас совсем близко, но затаился, ждет, когда подойдем ближе…
Продолжая нести какую-то чушь, я же говорю с женщиной, медленно снял лук, неторопливо наложил стрелу на тетиву, а сам все зыркал по сторонам. На блестящей выпуклости одного украшения в стене мелькнула тень, взялся за мысленные расчеты, тщательно прицелился в зеркально блестящую стену слева.
Боудеррия смотрела с удивлением, я натянул тетиву до отказа, задержал дыхание и отпустил.
Стрела исчезла, послышался сухой щелчок, и тут же следом болезненный вскрик. Из-за укрытия поднялся человек в простой одежде крестьянина, но с топором с руке, обе руки на боку, откуда торчит оперение стрелы.
— Ты… — проговорил он хриплым голосом, — ты…
И рухнул лицом вниз. Я сказал довольно:
— Угол падения равен углу отражения.
Другой выскочил и, пригибаясь, попытался перебежать под прикрытием низкой стены. Я моментально натянул тетиву, звонко щелкнуло. Он подпрыгнул и, патетически вскинув руки, рухнул лицом вниз. Стрела снесла ему верх черепа.
— Воины, предавшиеся грабежу, — сказал я назидательно, — сами становятся добычей.
Боудеррия вскинула брови и смотрела на меня с подозрением.
— Это тоже заклятие? Слишком простое… Или что- то сказать захотелось?
— Традиция, — напомнил я. — Герои всегда что-то творят. Героическое.
Она искривила губы.
— Вы перепутали, сэр Ричард. Они произносят слова, исполненные великой мудрости, перед смертью! Своей. Тогда только их записывают, передают из поколения в поколение.
Я сказал обидчиво:
— Значит, ты не будешь записывать и передавать из поколения в поколение?
— А вы как думаете?
— Я думаю, — начал я замедленно, — что ты… весьма… ага…
Она отлетела от толчка, между нами блеснул меч и оскаленные в жутком напряжении зубы. Я успел увидеть потное лицо, но уже мой меч ударил наискось. Чавкающий удар, хруст костей, и голова нападавшего упала на его же отрубленную руку с зажатой в кулаке рукоятью клинка.
— Пифагоровы штаны, — сообщил я, — во все стороны равны.
Она поднялась злая, прошипела:
Можно бы и предупредить… Это тоже заклятие?
Я буркнул:
— Да так… из тайников памяти.
Она сказала с отвращением:
— Сколько же у вас там хлама!
— Много, — согласился я. — Только не хлама, а перлов. Но когда их горы, то и они кажутся… не столь… ценны…
Я выдернул из укрытия в стене еще одного, швырнул оземь. Боудеррия развернулась с двумя мечами в воздухе, но голова с хрустом ударилась о камень.
Мой меч остался в ножнах, охранник лежит на спине с широко открытыми глазами, из-под расколотого об острый край камня черепа быстро побежала алая струйка.
— С голой женщиной, — сказал я веско, — трудно спорить.
Боудеррия спросила с подозрением:
— Странное какое-то заклинание…
— Зато верное, — сказал я веско. — Проверенное.
Я пригнулся и прошел под стеной, прислушиваясь к каждому шороху. Боудеррия двигалась сзади, я все-таки сумел убедить, что самое важное — защищать мою спину, там я беспомощен, ну якобы беспомощен, женщин все- таки можно убедить в чем угодно, особенно если убеждает такой орел…
— Все-таки охрана есть, — сказала она с напряжением.
— Да разве это охрана? — спросил я. — Крестьяне… У них только и надежды пырнуть внезапно ножом в бок. Желательно, из темноты…
Я вытащил меч, прошел пару шагов и резко ткнул его в стену. Там треснуло, посыпались изразцы, человек выпал, зажимая ладонями рану на животе, задергался в корчах.
Я спросил с удивлением:
— Как?! Вы не читали Пикассо?
Боудеррия догнала меня возле выхода, я прислушался, но не сунулся в приглашающе приоткрытую дверь, знаем эти шуточки, придержал и Боудеррию, о дурах надо заботиться особенно нежно, с ними жить интереснее.
— Там кто-то есть?
— Прислушайся, — посоветовал я. — Слышишь, как сопят? Как ты, когда мечтаешь меня прибить. Нет, мы не они. Пусть сидят, а мы пойдем другим путем. Нам они зачем? То ли дело — Тиларет.
— А вы знаете, где он?
— Примерно, — ответил я. — Он главный, значит, должен находиться в самом важном месте.
— А где самое важное?
— Разберемся, — пообещал я. — Хоть это и чужой муравейник, но как-то тетрамориумы ориентируются в лабиринтах кремотогастеров? А мы что, глупее?.. А если и глупее, то не слишком уж критично. Хотя глупой это тебе можно, ты красивая, а вот мне надо бы умным, хотя дуракам жить легче…
Она шла за мной, злая, как кобра, ловила комплименты, но какие-то они странные, да еще и красивой обозвал, за это и в спину за оскорбление можно, йли хотя бы ниже спины, но это будет выглядеть, как мятеж, все- таки сюзерен, а мы в походе, дисциплина должна быть, а все обиды и недовольства оставить до завершения…
Я все чаще останавливался, прислушивался. Боудеррия всякий раз тыкалась мне в спину, я наконец прорычал:
— Нарочно, да?
Она прошипела:
— С чего бы?
— Стараешься выглядеть беспомощной дурочкой, — сказал я обвиняюще. — Замедли шаг. Скоро его гнездо.
— Он сидит в гнезде?
— Да, — огрызнулся я. — На яйцах.
Она озадаченно умолкла, люблю этих людей, я на их фоне хоть и свинья, зато какая же умная, хитрая, далеко заглядывающая, расчетливая, заботливая, неутомимая, а как же иначе, это же мои люди, мои существа, мой огород, о нем забочусь и все в нем оберегаю…
