Ольга Куно - Голос моей души
Я постепенно привыкала, осматривалась, наблюдала. Вскоре выяснилось, что не вся пища отправляется в общую столовую. Вода разливалась по кувшинам, часть которых подавалась к общей трапезе, однако монахини могли забирать их и в кельи. Мать-настоятельница и еще некоторые избранные, помимо участия в совместных трапезах – преследовавшего, по-видимому, скорее символические, нежели гастрономические цели, – получали определенные блюда и в свои комнаты. А кроме того, поднос с едой регулярно доставляли в келью еще одной таинственной не то монахини, не то послушницы, которая жила на самом верхнем этаже, особняком, и никогда не выходила ни на общие трапезы, ни на молитвы.
Несколько дней спустя Белария озадаченно взглянула на поднос, на котором уже стояли две тарелки – одна с хлебом, вторая с тушеным мясом и картофелем, – и чашка с компотом.
– Кто же его наверх-то отнесет? – растерянно проговорила она в пространство, ни к кому конкретному не обращаясь.
– А Полинария что, не может? – спросила я.
Именно сестра Полинария, также работавшая на кухне, регулярно относила еду здешней заключенной (которую, конечно же, никто так в открытую не называл. В ответ на мой брошенный якобы между делом вопрос сказали, что девушке не здоровится, потому-то она и не выходит из своей комнаты. Ну да, а высоченные и вообще здоровущие бабы, постоянно дежурившие у ее двери, – это, не иначе, лекарши, готовые в случае чего мгновенно прийти на помощь).
Белария разочарованно поджала губы.
– Не может, – призналась она. – Полинария вчера вечером поскользнулась и неудачно упала. Вывихнула ногу, теперь в своей келье отлеживается.
Я огорченно поцокала языком. И, разумеется, не стала уточнять, что вполне умышленно поспособствовала отсутствию Полинарии, помазав пол в нужное время и в нужном месте растительным маслом. (Кстати сказать, монахиня очень легко отделалась. Как известно, из-за разлитого масла может и голову отрезать).
– Ну, я могу отнести, – небрежно бросила я. – А что? Мне нетрудно.
Белария колебалась недолго. Я предлагала ей решение проблемы, и особых причин отказываться она не видела. Так что вскоре я поднялась по лестнице с подносом в руках и остановилась, приблизившись к наглухо закрытой двери. А как тут не остановиться, когда дорогу преграждает огромных габаритов бабища с каменным лицом и увесистым молитвенником наперевес? Право слово, обыкновенный конвоир внушал бы своим видом значительно меньший ужас.
– Ты кто такая? – сурово сдвинула брови монахиня.
– Послушница Эрта, – робко ответила я. – Сестра Белария отправила меня сюда с подносом.
– Сестра Полинария сегодня больна, – пояснила еще одна монахиня, прислушивавшаяся к нашему разговору.
Охранница окинула меня оценивающим и одновременно уничижительным взглядом. Я постаралась сжаться в комок.
– Ну ладно, проходи, – постановила наконец она. – Постой-ка!
Она остановила меня у самой двери, насыпала в чашку с компотом какой-то порошок и как следует размешала. Я пригляделась к содержимому. Вроде бы выглядит так же, как прежде, только и без того красноватый оттенок жидкости казался теперь кроваво-алым.
– Что это? – рискнула спросить я.
Не задай я этого вопроса, столь глобальное отсутствие любопытства могло бы показаться подозрительным.
– Тебе какое дело? Успокоительное, – проворчала монахиня. – Девчонка душевно больна и неуравновешенна. Ей требуется помощь лекарей, но она отказывается от лекарств. Приходится идти на хитрость, для ее же блага. Вот мы и идем на этот грех ради спасения ее тела и души. Так что ты проходи, да помалкивай. Войдешь, поставишь все это на стол. Если удастся, дождись, чтобы она начала есть и пить при тебе. Не выйдет, просто забирай поднос и уходи. За посудой Белария пришлет позднее.
– А как же она без ножа и вилки есть будет? – сыграла дурочку я.
Причины отсутствия этих предметов на подносе были мне вполне очевидны.
– Не твоего ума дело, – не слишком вежливо, но и беззлобно откликнулась монахиня. – Ну, ступай. У тебя небось и другой работы хватает.
После этого она громко постучала, а затем распахнула дверь.
Я шагнула вперед, попутно принюхиваясь к содержимому чашки. Ну да, можно назвать это и успокоительным. За месяц или за три, тут уж все зависит от организма, принимающий этот настой успокоится так, что ни о каких нервных срывах речи и правда не пойдет. Человек будет спокоен, послушен и совершенно безразличен к окружающему миру. Ни тебе скандалов, ни истерик, ни попыток побега. И постриг примет без вопросов и слез, и все бумаги, какие нужно, подпишет, причем заметим: не под пытками и не под страхом смерти.
Я вошла в комнату, морально готовясь. Что-то я сейчас увижу. Бедняга Андре. Девочку-то я, конечно, вытащу, но если их «успокоительное» уже дало свой эффект, результат может сильно ему не понравиться. А можно ли дать делу обратный ход, я, признаться, не уверена. Не специалист я по целительству.
Оторвав взгляд от подноса, я увидела стоявшую возле темной оконной решетки Антонию. Девочка, в свою очередь, обернулась и теперь хмуро смотрела на меня. Увиденное удивило меня по двум причинам, впрочем, не сказать, чтобы неприятно. Во-первых, Антония Сафэйра выглядела старше, чем я ожидала. Правда, я быстро поняла, почему. По рассказам Андре я привыкла думать о ней как о четырнадцатилетнем подростке. Однако Антонии уже шел шестнадцатый год; в этом возрасте девушек ее происхождения нередко выдают замуж. К тому же одни взрослеют раньше, другие позже, как с физиологической, так и с психологической точки зрения. Антония была скорее из ранних. Не говоря уж о том, что трудно оставаться ребенком после того, что произошло с ней в последнее время. Тут и десятилетний бы повзрослел.
Второе приятно удивившее меня наблюдение заключалось в том, что девушка совсем не была похожа на человека, которого опаивают средствами, воздействующими на психику. Ее кожа была нездорово бледной, под глазами залегли круги, но взгляд был совершенно осмысленным, а осанка – прямой. Антония была худенькой девочкой не слишком высокого роста, то есть обладала довольно хрупким телосложением, но вот на лице читался характер. Вздернутый носик, тонкая линия упрямо сжатых губ, острый подбородок и впечатляющие темно-серые глаза. И чертенята, сдерживаемые своей хозяйкой на дне этих глаз, не обещали в данный момент мне как представительнице монастыря ничего хорошего.
Как я и ожидала, дверь позади меня даже не думали закрывать, так что я заговорила с пленницей как ни в чем не бывало.
– Добрый день, сестра. Я принесла тебе немного еды.
Серые глаза недобро сверкнули.
