Юрий Никитин - Трехручный меч
Когда переходили вброд даже самые мелкие речушки, под ногами шныряло столько рыбы, что порой закрывала дно. Однако человек здесь почему-то не селится, это заметно. Мы встречали следы одиночных стоянок охотников. Видно же, здесь можно прокормиться одной охотой или рыбной ловлей. Хотя и земли богатые, черноземные. Воткни оглоблю, к утру телега вырастет.
Однажды задули сильные горячие ветры, воздух наполнился раскаленным песком, небо стало цвета расплавленной меди. Ворона сносило напором встречного вихря, в конце концов я ощутил толчок в плечо и крепкие когти на перевязи. Рогач пригибал голову, но шаг не замедлил, так двигались некоторое время, затем ветер утих, я ошалело оглядывался.
Я знаю, что Сахара наступает со скоростью пять километров в год, время от времени появляются обнадеживающие данные из институтов, что создали растение, способное укрепиться на песках и удержать их передвижение, но вскоре обычно появляется сообщение, что на этот раз пески поглотили такой-то древний город, в котором царица Савская получала диплом, и вплотную подступили к городу, откуда Баурджед вывозил ебонитовое дерево… однако на этот раз Сахара, похоже, в одни сутки выполнила месячную норму, как у нас в Москве бывает с дождями или снегом.
Барханы подернуты дымкой, как бы в тумане, очертания размыты, это так ветер передвигает их, срывая песчинки и складывая на новое место. Судя по направлению, скоро вон тот огромный цветущий город станет Содомом и Гоморрой… да что эти города извращенцев ко мне привязались, Геркуланумом и Помпеей, я хотел сказать. Кому-то очень повезет, когда начнет рыть колодец и наткнется на вершинку вон того гордого, вознесенного к небесам минарета…
Впереди из песка высунулось темное горлышко, я пустил было коня мимо, однако взгляд ухватил знакомые очертания. Я натянул поводья, всматриваясь. Волк оглянулся:
— Что там?.. О, мой лорд, вы нашли кувшин с джинном!
— Ну так уж и с джинном, — возразил я на всякий случай. — А может быть, с простым вином? За сотни лет уже уксус…
Ворон слетел с плеча, сел на песок рядом с кувшином. Вид у птахи озадаченный, посмотрел одним глазом, потом другим, это всегда потешно, хотя только сова смотрит двумя глазами по-человечьи, пора бы привыкнуть, ворон каркнул:
— Печать самого Самийла… э-э… Сулеймана… То бишь Соломона!
— Ну и что? — спросил я.
— Доказательство подлинности, — важно каркнул ворон. — Только царь Соломон тысячами запихивал джиннов в кувшины и бросал в море. К нему ежедневно привозили три телеги кувшинов, а корабль от его дворца отплывал четырежды в сутки. Я эту печать знаю хорошо, он однажды по царской щедрости и на мое крыло поставил печать, а на голову промахнулся, я успел вылететь в окно…
Я нагнулся, взял в руку кувшин. Маловат, вряд ли больше литра поместится, видимо, для джинна это не играет роли, так что для вина готовили большие кувшины, красиво именуемые амфорами, а для камер-одиночек вот такие карцеры, чтобы сидел тысячи лет, согнувшись.
— Открывайте! — сказал волк хищно.
— Открывайте, мой лорд, — каркнул ворон. — Ну открывайте же!
Я рассматривал печать внимательно. Эти дети природы еще не знают, что есть такие кувшинчики, что взрываются. Некоторые так взрываются, что оставляют кратер с оплавленными краями и озером кипящей магмы на дне.
— А не рискованно?
Волк изумился:
— Да вы что, мой лорд? Вон Аладдину джинн из кувшина разрешил набрать столько сокровищ, сколько может унести!
— Знаю, — ответил я. — Аладдин не только набрал драгоценностей полные горсти, но и наложил себе в штаны. Однако не все джинны, полагаю, такие…
— Почему?
Ворон рассерженно каркнул:
— Все выпущенные джинны что-то да предлагают человеку!.. Либо три желания, либо вечное служение… на худой конец — кучу сокровищ!
Я покачал головой, продолжая рассматривать кувшин.
— Соломон забрасывал их на дно моря тысячами. Если не миллионами, И на берег выносило сотни, если не тысячи. Однако знаем только две-три истории, когда выпущенный на свободу джинн награждал освободителя. Что это значит?
Они переглянулись, волк прорычал:
— Остальные держат язык за зубами.
— Вот-вот, — сказал и ворон. — Помалкивают. Не иначе и богатые тоже плачут!
Я сказал задумчиво:
— А у меня другая версия. Стоит сорвать печать, как освобожденный джинн мигом все уничтожает вместе с кувшином, чтобы не запихнули обратно. И тут же смывается. Это вроде взрыва… Да это и есть взрыв, джинн — чистая энергия? А когда джинн не успел рвануть, где-то один к тысяче… Нет, я при таком раскладе не играю.
— Неправильная версия, — рыкнул волк, но без уверенности.
— Есть разные версии, — согласился я, — моя и… неправильные. Я выбираю верную.
Волк вырыл лапами ямку, я уронил туда кувшин, волк зарыл, повернувшись задом и бросая землю задними лапами. Ворон, обидевшись, полетел далеко впереди, не снижаясь к нам до самого вечера. Уж он-то в любом случае остался бы цел: обычно от опасности держится подальше, да и не стал бы джинн обращать внимание на птицу, но если бы джинн взялся выполнять желания, то и ему что-то да перепало бы.
Наконец ворон вроде бы сменил гнев на милость, снизился, пошел над нашими головами. Я рассмотрел, что впереди среди деревьев возвышается мрачное строение из темного камня. Глыбы слишком велики, явно не жилище, что-то ритуальное, конь мой замедлил шаг, стараясь подольше побыть в тени: впереди нещадное пекло раскаленного песка, солнце палит с высоты и отражается в каждой песчинке, сделав и ее крохотным солнцем.
Волк тоже посматривал на массивное сооружение из камня, ворон сделал над ним пару кругов и сел на вершину. Волк оглянулся, в глазах вопрос, я отмахнулся. Он прорычал:
— Мой лорд, но как же…
— Мимо и дальше, — пояснил я.
— Но это же, — сказал он, — если не ошибаюсь, гробница самого Крематогастера!
В его рыке слышалось неимоверное почтение, я не успел ответить, ворон тут же злорадно каркнул:
— Во-первых, не гробница, а склеп!.. Во-вторых, не Крематогастера, а короля Дитриха Благородного!.. В-третьих, молчал бы, серость!
Я отмахнулся:
— Да хоть и мавзолей! Почтение к предкам надо иметь, поняли?
Ворон каркнул протестующе:
— Но там могут быть сокровища!
— Эх ты, Лара Крофт в перьях, — укорил я. — Знаю, что твои сородичи поворовывают блестящие камешки из спален графинь, за что служанок обвиняют в воровстве и вешают, но ты же мудрый, на фиг тебе алмазы, сапфиры, рубины?
У ворона глаза заблистали, как алмазы, потом загорелись, как сапфиры и рубины, прокаркал перехваченным голосом:
— Сто тысяч лет лучшие люди искали короля Дитриха…
