Фаня Шифман - Отцы Ели Кислый Виноград. Первый лабиринт
Тут уж Ширли не выдержала: «Это что, ваша звезда… э-э-э… крутой дезы… утверждает, что Гилад и Ронен внезапно потеряли голос?» Но тут Галь со всей силы ткнул её кулаком в бок: «Если ты скажешь ещё хоть одно слово…» — «И скажу!
Лучше ты скажи, что вы там делали во время концерта рядом с «Цли…» — закричала Ширли звенящим от слёз голосом и тут же получила новый, более сильный удар. Она вскочила из-за стола и тут же согнулась от боли.
Моти затравленно глянул на сыновей, которые уже собирались накинуться с кулаками на сестру. Внезапно вскочил и подошёл к дочери, глядя на неё с участливой тревогой: «Что с тобой, девочка, тебе очень больно?» Рути обняла дочку за плечи и увела в кухню, закрыв за собой дверь: «Посиди тут, сладкая моя девочка, сюда я их не пущу, пусть успокоятся… На тебе стаканчик сока… и возьми ещё, что хочешь… Вот, пончики, я спекла…» — «Ничего не хочу… — плакала Ширли, согнувшись над столом. Захлёбываясь от рыданий, она наконец-то начала сбивчиво рассказывать, что произошло во время того концерта: — …У Тум-бе-ля был… в ру-ру-ру… ках какой-то… та-та-та-фон… О-о-они какую-то авантюру задумали. Папа лучше бы по-по-понял… То же самое было и на Дне кайфа, а потом у-у-у нас в тот же день, когда я впервые ходила с Доронами на концерт… У-у-у ме-ме-меня магни…» — но договорить ей не удалось: в кухню ворвались-таки близнецы, лица которых испугали Рути. За ними следом вбежал Моти: «Мальчики, немедленно прекратите! Я кому говорю! Оставьте сестру в покое! Не смейте трогать её!» Он встал между Ширли, прикрывающей руками побледневшее лицо, и подскочившими к кухонному столу близнецами. Рядом встала Рути, и мальчишки остановились, продолжая сжимать кулаки. Моти ласково, но настойчиво поднял Ширли, поддерживая за локоть, обнял её и, загораживая от братьев, отвёл в её комнату. Рути шла следом. В комнате они успокоили девочку и тихо вышли.
Ширли заперлась в своей комнате, легла на диван и не выходила до самого вечера, пока не услышала, что братья ушли. Лёжа на диване, она протянула руку, взяла та-фон и, после минутного раздумья, позвонила Ренане. Еле сдерживая рыдания, Ширли рассказала о том, что произошло у них только что за обедом, не без дрожи в голосе описала впечатление, которое на неё произвела статья Офелии Тишкер в прочтении Галя, то, как он прореагировал, когда она попыталась, наконец-то рассказать родителям, что видела их с Тумбелем возле Лужайки.
«Они хотят запретить шофар, а, может, и закрыть Лужайку. Офелия на это чётко намекнула — это в последнем номере «Бокер-Эр». Ты почитай!» — «Ширли, у нас дома нет этой газеты: папа и мама не разрешают. Там обычно реклама ужасная…» — «Эх, если бы я могла тебе только статью принести… Но братья не даду-у-ут… — и Ширли всхлипнула, потом, немного справившись с эмоциями, уже более спокойно спросила: — Может, твой папа сделает исключение? Ты попроси папу, достаньте последний номер газеты, вы и почитаете только эту статью. Вы должны знать, что она написала о шофаре — это очень важно!..»
* * *Близнецы вернулись к столу. Они сидели за столом, пили сок, заедали маминой выпечкой и вслух, так, чтобы слышала мама на кухне, со смехом читали ту же статью.
Моти вернулся в салон, сел напротив сыновей, подперев голову руками, и веско произнёс: «Я хочу поговорить с вами серьёзно, ребята…» — «А мы не хотим. О чём?!
Всё уже сказано! — Ты же слышал, что пишет Офелия? Значит, ты больше не должен позволять этой дуре ходить на шаманские действа, даже приближаться к Меирии, к этим фанатикам. Ни в коем случае! Ты что, хочешь, чтобы её, а заодно и вас с маманькой, обвинили в пособничестве?» — «А это уже не ваше дело, дорогие мои! Ни — что я позволяю или не позволяю вашей сестре, ни — куда она ходит, с кем встречается, какую музыку слушает!.. Сестре 14 с половиной лет, большая девочка, так что… — Моти, как во сне, говорил эти вызывающие дрожь непонятного возбуждения слова, удивляясь собственной смелости, которую в нём заново пробудила угроза избиения сыновьями их младшей сестрёнки. — Не вы ли сами говорили мне о праве свободной личности?.. И вообще… Я что-то не понимаю, о каком пособничестве вы говорите?» — «Права, о которых мы говорим, относятся к истинно свободной личности, которая способна правильно, в нынешнем прогрессивном духе струи подобающей цветовой гаммы, пользоваться своими правами. Чтобы они не угрожали всему сообществу истинно свободных и открытых прогрессу людей! А замшелые фанатики-меиричи… Ихняя дурацкая «Цлилей Рина», — скривил брезгливо губы Галь, — уже превратилась в угрозу нашей культуре! Их шофар чего стоит!!!» — «Какой культуре они, и шофар, в частности, угрожают? Вы хоть раз слушали шофар, чтобы судить?» — спросил Моти, глядя куда-то вбок и небрежно поигрывая пальцами по столу.
Гай растерялся, но Галь тут же закричал: «Нам не надо слушать, чтобы знать! Ныне признано: это агрессивное шаманство, то есть запрещённое воздействие на подсознание слушателей! Чёрт их знает, на что этих фанатиков могут толкнуть сами по себе жуткие звуки, питающие звуковую агрессию!!! Ты же слышал, что об этом пишет Офелия!» — «А она откуда знает! Сколько мне известно, она ни разу не была ни на одной Лужайке, кроме «Цедефошрии». А уж «Цлилей Рина» обходит десятой дорогой. Шофар она точно не слышала, за это можно ручаться!» — «А может, ей кто-нибудь рассказал!.. В конце концов, она брала интервью у самого Клима Мазикина». — «Это, конечно, авторитетный источник! — иронически протянул Моти. — И метод прогрессивный: пишу статьи о музыке, о которой мне рассказали. Зачем слушать саму музыку, если можно послушать, что о ней говорят авторитеты! А может, он ей ещё и напел? Для большей достоверности, так сказать…» — «Dad, не говори глупостей!» — громыхнул Галь. Но Моти уже закусил удила: «Короче, можно смело сказать: она никогда не слушала ни клейзмерской, ни хасидской музыки, не видела никаких танцев в «Цлилей Рина». То есть всего того, о чём оч-ч-ень авторитетно пишет и говорит. Она вообще слишком часто пишет о том, чего не видела и о чём понятия не имеет. То есть, просто повторяет сплетни — это в лучшем случае! — если не сама их выдумывает. Где уж тут заботиться об истине, о смысле…» — «Ты не имеешь никакого права так говорить об Офелии Тишкер, самой яркой звезде нашей журналистики, которую любят все элитарии!.. Это просто подло! Тим сказал…» — «Ну, если сам Тим… Я молчу… Но по правде говоря, моему культурному багажу «Цлилей Рина», её исполнители и поклонники не угрожают нисколько! Между прочим, из комнаты Ширли — в отличие от вашей комнаты! — не доносится ни звука. Она тихо слушает то, что ей нравится, никому ничего не навязывая, ничьих прав свободной личности не нарушая…» — «Нашему современному и прогрессивному силонокуллу — вот чему угрожают фанатики с шофаром! Почитай, что пишет Офелия, если со слуха плохо воспринимаешь!» — взвился Галь. — «Я слушал саму эту музыку. Поэтому мне ни к чему статьи Офелии…» — «Постой, постой… Когда это ты слушал шофар? — прищурился Галь. — А ну-ка, поведай!» — «Нам интересно и важно знать, чем дышит наш daddy. Чем дышит сестра, нам уже ясно. Так, может, вот он где, источник этой семейной гнильцы?» — скорчил такую же подозрительную гримасу и Гай. — «А не ты ли ей даёшь деньги на все эти вредные диски и кассеты? — привстал Галь, наклонившись к отцу с таким видом, будто он уже ведёт допрос. — А может, ты и в ихнюю «Цлилей Рина» ходил?» Моти смешался: «Что значит — когда слышал? В молодости с мамой ходили слушать клейзмерскую музыку. Да и с вами маленькими несколько раз ходили в «Цлилей Рина».
