Глен Кук - Обрекающая. Колдун. Последний обряд
Каблин ничего не сказал. Он сидел молча, уставившись в костер. Другие пленники встревожились еще сильнее.
— Лучше поговори со мной, Каблин! Я здесь — твоя единственная надежда.
Каблин пробурчал что-то оскорбительное в адрес силт. Он говорил на диалекте их стойбища и так мямлил, что Марика ничего не разобрала. Но смысл высказывания был явно нелестным. Больше она этим диалектом никогда не пользовалась — даже в разговоре с Грауэл и Барлог.
Она похлопала брата по плечу.
— Да ты у нас храбрец, Каблин! Только подумай хорошенько. Сегодня погибло много моих охотниц. А те, что остались в живых, находятся не в лучшем расположении духа. И у них свои идеи о том, как следует поступить с пленниками. Особенно с торговцами. Вы нарушили все мыслимые соглашения и моральные нормы. Так что лучше уж рассказывай.
— Ладно, — пожал плечами Каблин.
«Он никогда не мог противостоять мне, — подумала Марика. Только в тот раз, когда пытался убить Пошит».
— Когда стемнело, я заполз в избу Герьен. В мужском углу все еще горел огонь. Я попытался добраться до него, но оступился, упал в погреб и потерял сознание. После этого я мало что помню. Думаю, что много раз пытался выбраться наверх. Мне было очень плохо, началась лихорадка. Ласпы нашли меня через несколько дней. Говорят, я был не в себе. От голода и лихорадки, надо полагать.
Марика сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Перед глазами у нее прокручивались куски из ночного кошмара, что так мучил ее все эти годы. Она заперта в каком-то сыром, темном месте, тяжело ранена и все пытается выползти вверх по лестнице, но не может этого сделать…
— Ласпы выходили меня, видимо, из чувства долга. Наверное, я долго оставался безумцем. Первые мои воспоминания относятся к тому периоду, когда прошел уже почти месяц с момента нашествия кочевников. Вокруг были одни только Ласпы, которых совсем не радовало мое общество. Когда на следующее лето появились торговцы, я ушел с Хроненом. Он взял меня в Критцу. Там я и жил, пока не пришли кочевники и не сломали стены. Когда стало очевидно, что помощи из Акарда мы не дождемся, комендант посадил всех щенков в спасательные шлюпки и помог нам вырваться из окружения. Потом нас отправили куда-то на юг. Там я вырос и стал водителем. Сегодня мы получили очередной приказ — и вот я здесь.
Похоже, он говорит правду, подумала Марика. Но слишком уж сухо все это звучит. Голые факты.
— И все? Мы не виделись восемь лет, и тебе больше нечего мне сказать?
— А ты о себе много рассказываешь?
— Что ты здесь делаешь, Каблин?
— Работаю. Я ведь водитель.
Марика была уверена, что Каблин что-то скрывает. Кроме всего прочего, он пользовался официальной речью. С ней, своей сестрой! В детстве они всегда разговаривали как друзья.
— Да, ты водитель. И ты возишь на территорию Рейгг захватчиц из другого сестричества. Помогая Серк, ты и твои братья нарушили все существующие соглашения. Вы влезли в конфликт двух общин. Зачем?
— Я — простой водитель. Мне приказывают ехать, и я еду.
— На этот раз ты исполнял дурацкие приказы. Согласен?
Каблин не ответил.
— Вы заварили такую кашу, что теперь само существование братства под угрозой.
— Вряд ли, — расхрабрился вдруг Каблин. — Сомневаюсь, чтобы это было так.
— Что же, по-твоему, сделают общины, когда узнают о том, что вы натворили?
Каблин пожал плечами.
— Чем так хорош Понат, что ради него вы рискуете жизнью и самим существованием братства?
— Откуда мне знать? — снова пожал плечами Каблин.
Опять же звучит правдиво. На мгновение ее братец даже заговорил нормальным языком.
— Может, и не знаешь. — Марика уже начинала сердиться. — А вот я узнаю. Непременно узнаю.
Каблин пожал плечами в третий раз, как будто этот вопрос его нисколько не волновал.
— Ты поставил меня в затруднительное положение, Каблин. Я отойду ненадолго. Мне надо подумать. Будешь моим свидетелем перед советом Рейгг?
— Нет. Я не буду помогать тебе, силта. Лучше умереть.
Марика удалилась, размышляя о том, каким храбрым сделался вдруг ее трусливый братец. И откуда у него такая ненависть к силтам? Они столько пережили вместе, и он не хочет даже назвать ее своей сестрой!
Марика присела рядом с Грауэл и кивком указала ей на пленников.
— К ним пусть никто не подходит, — сказала она шепотом. — Ясно?
— Да.
Марика подошла к большому костру, где уже столпились все ее оставшиеся в живых послушницы. Сейчас она их попросту не замечала.
Каблин! Что же теперь делать? В детстве они были так близки…
Марика заснула сидя. Она была так измучена, что ничто уже не могло заставить ее держать глаза открытыми.
Проснулась она от холода и звуков ружейной пальбы. Лапы были как ватные, все тело болело.
— Что еще стряслось?
Сверху сыпался сухой мелкий снег, но, судя по цвету неба, восход был уже близко. Марика обратила внимание, что шкуры вчерашних мертвецов побелели от снега.
— Что происходит, Дортека?
— Кочевники. Они пришли следом за Серк. Но вокторы, которых я оставила у машин, задержали их.
— Сколько их там?
— Пока не знаю. Но, похоже, не слишком много.
Марика вышла на открытое место, чтобы посмотреть, что творится в долине, и с удивлением обнаружила, что еле волочит лапы. Разглядеть ничего не удалось. Снег.
— Я все еще не пришла в себя. Похоже, выложилась вчера сильнее, чем думала.
— Ничего, Марика, я справлюсь сама. Кочевники пришлет одни. Во всяком случае, пока я не сумела обнаружить ни одной силты.
У Марики закружилась голова.
— Тогда действуйте. А мне надо поесть. Присоединюсь к вам, как только смогу.
Стрельба приближалась. Дортека поспешно скрылась в снежной мгле. Марика вернулась к костру, поискать каких-нибудь объедков. Нашла чашку остывшего супа. Это помогло почти мгновенно.
Хромая, она подошла к пленникам.
Их караулила Грауэл. Глаза охотницы покраснели от усталости.
— Что там за шум, Марика?
Марика мрачно посмотрела на пленников.
— Кочевники! За нашими приятелями идет большой отряд кочевников. Наверное, для того, чтоб было на кого свалить ответственность.
А ведь они должны были это знать!
— Интересно мне, почему во всех докладах говорилось только о кочевниках и ни слова — о машинах.
Марика помолчала минуту.
— А ты что скажешь, Грауэл? Что мне делать?
— Я не могу принять решение за тебя, Марика. Я помню, как близки были вы с Каблином. Даже ближе, чем следовало бы. По крайней мере многие так думали. Но это было восемь лет назад, Марика. Это половина твоей жизни. Ваши пути разошлись. Теперь вы стали чужими.
