Карина Демина - Наша светлость
— Нет!
Яд на клинке не согласуется с версией трагической случайности. Зато соответствует планам Кормака.
— Он пил вино.
— Прошу отметить, что в… комнате была найдена начатая бутыль вина и два бокала. А также белая роза, — трагическая пауза. Людям позволяют самим сделать вывод.
Вино. Роза. Яд и сталь. Трагический финал неудачного свидания.
О да, в моем мире Кормак сделал бы карьеру адвоката. Настолько умело орудовать правдой… если бы лгал, было бы проще. Но лорд-канцлер слишком умен, чтобы идти этим ненадежным путем.
Правда — куда более страшное оружие.
— Ваше имя?
— Гавин Деграс. Я… оруженосец мормэра Урфина Дохерти. И я… свидетельствую, что Гийом де Монфор имел намерение причинить леди вред.
Он держится прямо настолько, насколько это возможно для мальчишки его возраста. И говорить старается громко, но силенок не хватает.
— Неужели? И в чем это выражалось?
Молчание.
— Вы вошли в комнату. Там находился де Монфор. Один?
— Да.
— Что он сделал?
Гавин медлит с ответом, но он под присягой и слова не нарушит даже ради Урфина. Тяжело быть порядочным человеком.
— Начал читать стихи.
— И еще что?
— Дал леди цветок… он бы ее ударил! Он собирался ее ударить! Я знаю!
Но кто поверит мальчишке?
— И что вы сделали?
— Я на него напал.
— С ножом?
— Да.
— Ваша Светлость, прошу учесть, что у де Монфора не имелось при себе оружия. Если не считать таковым розу. Гавин Деграс, не вы ли носили цвета де Монфора еще в прошлом году?
— Я.
— И не вас ли он выгнал, обвинив в трусости, небрежении обязанностями и воровстве?
— Я не трус! И не вор!
Гавин срывается на крик. Он понимает, что все почему-то перестало быть похожим на правду, хотя он не произнес ни слова лжи. Но еще слишком мал, чтобы сообразить, в чем же ошибся. И заранее винит себя.
— Не вы ли, убегая, увели с конюшни лошадь, принадлежащую де Монфору, равно как и сбрую? Оружие? Разве это не является воровством? Точно также нападение на безоружного человека является подлостью.
— Он собирался меня убить!
— Но вы живы. Монфор ударил вас, что естественно для человека, который защищался.
— Он сказал, что выбросит меня из окна, если леди не сделает так, как он хочет!
— Неужели?
Одно слово, но сколько недоверия. И после всего, сказанное Гавином, выглядит как беспомощная попытка оправдаться. Вор и трус клевещет на бывшего наставника… а Гийома любили, особенно дамы.
— И что же случилось дальше?
— Я… не знаю. Он ударил меня по голове. И я…
— Ударил? Или оттолкнул? А вы упали сами? Но это не важно. Главное, что ваше свидетельство, и без того весьма сомнительное, не представляет ни малейшего интереса. Вы же не видели, как случилось убийство…
— Он плохой, — говорит Майло, прижимаясь к перилам. — Пусть он умрет.
Пусть.
Только Наша Светлость не знают, каким богам молиться о смерти Кормака.
Страшно было лишь в первый раз. Зал огромен, но сделан так, что малейший звук наполняет его пустоту, словно отражается от синих полотнищ с белыми паладинами. Тисса слышит свои шаги. И шелест юбки. И скрип скамей. И голоса, далекие, сливающиеся в монотонный шум. Не голоса даже — прибой.
— Не бойся, я рядом, — Урфин держит за руку.
Тисса ведь не ребенок, чтобы потеряться, да и теряться здесь негде. Но близость его успокаивает.
Он рядом.
Вечерами, когда возникает безотчетный страх, а из окна тянет холодом, почти могильным. Тисса набрасывает шаль, ту самую, из белых соболей, но все равно не может согреться. Урфин делится своим теплом. И рассказами о мирах, которых бессчетное множество. Почти сказки, только лучше. Тисса позволяет себе верить, что все действительно будет хорошо.
Ненадолго.
Пока он рядом. Урфин остается на ночь. Ложится рядом, обнимает и уговаривает заснуть. Но часто сам засыпает первым. И Тисса лежит тихонько, опасаясь разбудить, — сон у него чуткий — смотрит. Запоминает. Они обязательно встретятся, потом, позже, в мире, где нет войны.
Иногда Урфин говорит во сне. Отрывисто, зло и слов не разобрать, но стоит прикоснуться, как он просыпается.
— Что случилось?
— Ничего. Все хорошо.
Кивает и крепче прижимает к себе.
— Тогда спи, — и снова засыпает первым. От усталости.
Когда Урфин уходит, появляется Изольда. Тиссу боятся оставлять одну, и она благодарна за такую заботу. В одиночестве приходит страх — Тисса ведь не героического характера, чтобы совсем не бояться смерти. Изольда приносит бумаги, которые приходится разбирать и переписывать, бухгалтерские книги, счеты… Тисса не представляла, сколько всего надо, чтобы открыть лечебницу.
— Мы заказали кровати, столы, шкафы…
…еще посуду — кастрюли, сковороды, тарелки, миски, вилки и ложки…
…перья для подушек…
…солому, которую придется в матрацах менять…
…ткань на белье…
О работе думается легко, и Тисса рада, что ее помощь действительно нужна. Тиссе надо успеть сделать хоть что-то хорошее. И она старается изо всех сил. Времени так мало. И вынужденные перерывы в работе — Тисса должна присутствовать на суде — крадут его.
Вот скамья, выкрашенная в черный цвет, она стоит слева от прохода. Справа — белая, для обвинения. Сегодня лорд-канцлер привел леди Лоу, и Тиссе стыдно смотреть в глаза женщине, у которой она украла мужа. Гийом был… нехорошим человеком, но, возможно, она видела его другим?
— Не верь, — Урфин опять угадывает ее мысли. — Она играет.
Строгое платье и бледная кожа, темные круги под глазами, от которых глаза кажутся вовсе бездонными. Взгляд устремлен на Тиссу. В нем нет гнева, но лишь молчаливый упрек. Неужели можно вот так играть?
Леди Лоу позволяют говорить, и зал молчит, опасаясь упустить хоть слова. Слышен скрип перьев. Тисса знает, что уже к вечеру эта проникновенная речь попадет в газеты, которые охотно следят за происходящим в суде.
Там, за пределами Замка, тоже есть люди, которым хочется знать.
…Гийом де Монфор был противоречивым человеком. Его принципиальность, нетерпимость к чужим слабостям, стремление всячески их преодолевать снискали ему дурную славу, хотя всеми его поступками двигали исключительно благие намерения…
— Еще немного, и я сам поверю, что эта сволочь имела прекрасную душу, — Урфин избегает смотреть на леди Лоу, а ее взгляд устремлен на лорда-протектора.
Он выглядит не живым. Живой человек не способен часами сохранять неподвижность. Жутко. И Тисса не способна отделаться от ощущения, что ему тоже плохо. Она помнит Каменный зал и тонкий шнур черной крови, выползающий из уха.
