Юрий Иванович - Война Невменяемого
Каламину показалось, что их проблемы таки вызовут отклик в холодных глазах старого ветерана, и он принялся торопливо перечислять нарушения:
– Они ведут себя как банда разбойников, пристают к женщинам, оскорбляют мужчин поселка, забросили воинскую службу, не выставляют никаких постов и – самое опасное – пребывают в беспробудном пьянстве. Может, вы бы приструнили их старших командиров?
Вместо ответа тысячник сам обратился к Невменяемому, который уже начинал догадываться, о чем пойдет речь:
– Вы, собственно, к какому клану охотников относитесь?
– Охотники «Глиняного устья».
– А что с вашей одеждой?
«Вот и пришли за помощью! – пронеслось в голове у командира легиона. – А наткнулись на редчайший экземпляр скрупулезного служаки с идеальной памятью». Но внешне он ничем не выдал своего недовольства или переживаний:
– Интересует, где мой наплечник? Не считаю нужным за него отчитываться перед кем бы то ни было, но могу сказать, что тот был разорван лаской еще в северных болотах. Что-то еще не так?
Хорошо, что в роду Зейк имелись одежды охотников, которых они часто нанимали, да и Эрик Махпун выдал подробные инструкции по их ношению. Ведь у охотников клана «Глиняного устья» существовал довольно традиционный и строгий ритуал в этом отношении. Только вот нескольких деталей амуниции не хватало, в том числе и специальных кожаных наплечников, которые надевались на левое плечо. Но про них знали, потому что они являлись именными и имели витиеватый оттиск на внутренней стороне. Про остальные детали командир легиона, скорей всего, и не знал, но скорчил такую ехидную и наглую улыбочку, что даже строгий тысячник одумался и не стал дальше показывать свою излишнюю осведомленность. Вдобавок и Каламин Зейк проявил нетерпение:
– Так мы можем рассчитывать на ваше вмешательство?
Старый служака набычился, нахмурил брови и ответил с еще большей жесткостью:
– Я человек военный и подчиняюсь только приказам вышестоящих командиров. Если поступит мне приказ уничтожить тот сброд, который у вас поселился, – я его уничтожу. Прикажут сделать то же самое с поселком – лично зарублю любого дрогнувшего моего воина. Вам понятно?
От такого заявления молодой глава рода растерялся настолько, что и возмутиться не смог. Тогда как Невменяемый постарался добавить в свой голос максимум сарказма:
– Кто бы сомневался! Такое впечатление, что у нас там стоит оккупационная армия из штрафников и преступников, а здесь ее тыловой эшелон из карателей.
– Вы пытаетесь меня оскорбить? – Лицо тысячника стало наливаться краснотой.
– Ни в коем случае. Просто как от человека долга, чести и поборника высочайшей дисциплины я требую от вас запомнить наши слова, а потом передать их при разбирательстве дознавателям Фаррати. Если тот сброд попытается причинить вред своему народу, мы его сами будем уничтожать, выжигать как последнюю заразу.
Глядя, как гости разворачиваются на выход, старый служака недовольно буркнул:
– Это – ваши проблемы. Меня они не касаются.
Уже откидывая полог палатки, Кремон обернулся и со злостью, с максимальной громкостью четко выговаривая слова, почти выкрикнул:
– Не касаются?! Когда коснутся – будет поздно. Доведенные до отчаяния люди и нанятые для охраны поселка охотники не станут беспрекословно терпеть провокации и издевательства. Прольется кровь. Возможно, много крови. Начнется бойня. Подонки будут уничтожены, но ваше командование разбираться не станет и сразу двинет на подавление так называемых бунтовщиков ближайшую часть – вашу часть! В таком случае ваша победа тоже не обойдется лишь несколькими зазубренными мечами. Ваша тысяча превратится в недоукомплектованную. Переведут в резерв. Сменят командира. А то и того похуже, ведь время военное. Вспомнят и о врагах, которые сжигают запасы продовольствия для армии, причислят к ним и тех, кто вносит деморализацию в ряды армии, кто вместо единения с народом вбивает кровавый клин между ним и армией. Ну а Фаррати в таких случаях очень скор на расправу. И вот именно тогда наши проблемы – станут вашими! Но время – уйдет, кровь – прольется.
Вслед им по всему лагерю неслась напряженная тишина. Кажется, гневные выкрики гостей услышали очень многие воины и младшие командиры.
Находясь под гнетущим впечатлением от недавнего разговора, так и уехали молча, и Каламин заговорил только на половине пути к поселку:
– У меня в голове не укладывается. Ты, – он не сказал подразумевающееся слово «энормианин» по причинам конспирации, – больше ратуешь за ордынцев, чем собственная армия. Почему?
– А почему мирные пастухи должны страдать из-за каких-то вооруженных подонков? – опять разозлился притихший было Кремон. – В чем они виноваты? Кто их тогда защитит?
Молодой глава рода печально покивал:
– Вот к чему все это приводит… Ладно, успокойся, может быть, еще все пронесет. Ну не звери же они, в самом деле.
Увы! Не пронесло!
Когда всадники обогнули холм и до околицы поселка оставалось всего метров сто, они сразу заметили странное скопление темнеющих в вечернем сумраке фигур. Те хаотично двигались между крайних домов, и создавалось впечатление, что ведется бандитская осада. При более тщательном рассмотрении версия подтвердилась полностью. Упившиеся вояки потерявшей дисциплину тысячи пытались вломиться в забаррикадированные изнутри каменные дома. Скрипели рушащиеся двери, и под ударами тяжелых топоров, сопровождаемыми громкой бранью, вылетали окна.
Над всем этим мрачным круговоротом низменной злобы и людского страха висели в небе два изготовившихся к бою болара, на которых пока никто не обращал внимания. Видимо, еще один из наружных дозорных поспешил в центр поселка, но помощь явно запаздывала. Поэтому на защиту своего рода Каламин бросился чуть ли не позже Невменяемого. Как только позволило расстояние, в гущу пьяной солдатни врезалась обширная ветвистая парализующая молния. Пять человек рухнули на колени сразу, и еще несколько зашатались, фактически выбывая из строя. И почти вслед за этим к штурмуемым домам прискакали три десятка свободных охотников. Со всей смутой, вернее сказать, со всеми смутьянами опытные Эль-Митоланы покончили за несколько минут, а еще через четверть часа частично бессознательные, частично мычащие от боли пьяницы были снесены и свалены вдоль забора на самом большом подворье.
Кремон дождался первого доклада от своего десятника:
– Ни единой жертвы. Разве что небольшие переломы и ссадины.
Но только командир легиона вздохнул с облегчением, как из центра поселка донесся боевой звук сигнального горна и почти одновременно с ним к ночному небу взвились языки алого пламени. Пока вскакивали в седла, по всем улицам пронеслась волна металлического лязга: это рассредоточенные везде вояки, разогретые непомерными дозами спиртного, бросились на штурм самых богатых домов. И все смешалось в многоголосом вопле людей, храпе животных и скрежете и лязге оружия. Такой оголтелой атаки никто из союзников предвидеть не мог. Но и воины распоясавшейся тысячи не могли предполагать такого яростного, а главное, многочисленного, отлично организованного сопротивления.
