Татьяна Форш - Выйти замуж за Феникса
Раздались робкие, а затем и куда более решительные смешки. Но мгновением позже смеяться расхотелось. У меня под руками кобылка съежилась, обзавелась самыми настоящими верблюжьими горбами и изрядно уменьшилась в росте. Отбежав метров на пятьдесят, она замерла как вкопанная. Нагнулась, заставив меня потуже намотать на кулаки поводья, и стартовала!
На первой секунде остались далеко позади озадаченные зеваки, на второй мы догнали и поравнялись с шедшими в первой тройке скакунами. Я успела заметить Ника и преследующего его вороного жеребца с толстяком, одетым в такую же, как у нас, одежду нинь-дзя. На третьей секунде этого сумасшедшего бега я поняла, что сначала лечу, а потом лежу, уткнувшись носом в кочку, поросшую мягкой засохшей травой, а неподалеку, у вереницы дымившихся костров, неистовствует криками и воплями толпа.
— Ну и чего ты разлеглась? — раздался над ухом ехидный голос кобылки. — До финиша два шага шагнуть, а она лежит!
Я торопливо поднялась, отряхиваясь от земли, и огляделась. Позади, вздымая к небесам клубы пыли, стремительно приближались всадники, а перед глазами, уменьшившись в сотни раз, парила в воздухе подлая скотинка.
— А что, самой доскакать — слабо?
— Не слабо, но мое слово крепче самогона! — оскалилась горбылка зубками-иглами. — Сказала — поучаствую, значит, поучаствую! На победу я слова не давала! Еще скажи спасибо, что до финиша доскакала! Теперь сама пробегись немного и будешь в дамках!
Бросив меня одну, пакостница с хлопком исчезла, а я с ужасом поняла, что на меня несутся как минимум двадцать коней, причем самый первый, черный как смоль, уже был совсем близко! Не думая ни о чем, я развернулась и с воплями бросилась бежать к финишу, петляя как заяц. Позади раздался звук, как будто уронили телегу, злые крики и ржание лошади. Очень хотелось оглянуться, но приближающийся топот гнал меня прочь.
У дымившихся пепелищ бесновались люди, а мне было все равно! Только бы спастись! Если не затопчут жеребцы, придушат потенциальные женихи!
Я так погрузилась в свои страхи, что только успела ойкнуть и присесть, когда через меня перелетел подозрительно знакомый рыжий коняга и первым пересек дымную черту. Второй ее перешагнула, точнее, перебежала я, а третьим оказался все тот же резвый толстяк.
Перед нами, будто из воздуха, материализовался старик со свитком под мышкой и вскинул руку. Вопли неистовствующих зевак смолкли, будто отсеченные мечом.
— Байга закончена! Я бы хотел назвать трех батыров, что сейчас вместе со мной пойдут на поклон к принцессе Яллар! — Старик оглядел всех подоспевших участников байги, что теперь стояли позади нас, с надеждой ловя каждое его слово, и усмехнулся. — Но! Из трех заявленных победителей только двое пересекли эту черту в соответствии с правилами. Третий, — старик указал свитком на меня, — из победителей исключается. Так как в достижении цели он использовал магию. Его лошадь оказалась волшебной, а волшебство в данном вопросе не приветствуется!
— Боюсь, мудрейший, это происки врагов! — Распихивая зрителей, к нам вышел затянутый в костюм нинь-дзя Змей. — Я сам лично видел эту кобылу перед забегом. Она настоящая, из плоти и крови. Скорее всему виной то черное колдовство, что сегодня отрешило добрую половину славных мужей от участия в байге! Просто сработало с замедлением, и лошадь исчезла, когда этот джигит был в двух шагах от победы!
— Может быть! — Старик едва заметно кивнул моему нежданному заступнику, но решение не изменил. — И все же сегодня я с печалью заявляю: выиграли байгу всего двое батыров. По правилам победителем является тот, кто пересечет финишную черту верхом на лошади! Значит, вы двое, идете за мной!
Старик указал на помалкивающего Ника и толстяка, которому повезло больше других. Затем нарисовал в воздухе размашистый знак и шагнул в появившийся вихрь. Ник спешился и, хлопнув Борьку по холке, указал на меня, а сам направился вслед за стариком. Толстяк попытался гордо въехать в магические ворота не спешиваясь, но как пробка из бутылки вылетел вместе с жеребцом. Быстро смирившись с бесплодностью своих попыток, он вскочил, не заботясь о судьбе жеребца, снова ринулся к вихрю и под улюлюканье толпы безвозвратно исчез. Вихрь тут же уменьшился и растворился в воздухе, будто не было.
Я, наверное, еще долго бы смотрела в точку, где только что крутился смерч, забравший с собой Ника, если бы не Борька. Подкравшись, он сунул мне голову под мышку, да так и замер, едва слышно посапывая. Змей тоже не заставил себя ждать:
— Нет, ну что за порядки у этих шамахан? Человек выиграл, а его — что?
Я перевела на него взгляд:
— Что?
— Отвергли! Вот что!
— Ну и ладно! — Я отмахнулась. — Даже хорошо!
— А как же принцесса? — Глаза Змея хитро прищурились.
— Ну ты подумай! Вдруг бы принцесса выбрала меня? То-то бы она удивилась! — Я улыбнулась, невольно вспоминая пророчество тети. — А потом бы еще и наваляла по первое число!
— Ну да… — Змей почесал затылок и хлопнул Борьку по крупу. — Чего замер, друг? Давай разворачивайся к дому.
— Это куда, например? — Борька недовольно фыркнул и соизволил вынуть нос из моей подмышки.
— Что, от бега память подпортилась? — Змей, не сильно смущаясь, запрыгнул в седло и протянул мне руку. Прямо как Ник… — Двигай к караван-сараю!
— Так какой же это дом? — Борька, стервец, вдруг сел и, будто бы не слыша проклятий Змея, съехавшего по нему, как с горки, в пыль, философски заметил: — Родной дом сараем не назовут! Даже если он сарай и есть!
— Ты тут поумничай еще! — Красноречие Змея наконец иссякло, он поднялся, отряхнул штанины и вполне миролюбиво поинтересовался: — Ты чего сидишь? Устал?
— Да нет, — тот вскочил на ноги и переступил копытами, — просто неохота грыжу наживать. Ты один весишь как Ник с Васькой, вместе взятые! Так что не обессудь, но топать тебе пешком до своего сарая. — И ткнулся мягким носом мне в щеку. — Садись, Василек!
А я вдруг разозлилась.
— Еще раз так назовешь — продам на первом же базаре! — Одним махом взлетев в седло, что есть силы пришпорила жеребца.
Борька обиженно заржал и сорвался с места в карьер. Шамахане, те, что не успели разойтись, бросились врассыпную, на непонятном наречии желая мне вслед явно всего хорошего.
Я летела по степи, по улицам Санда-Карама, не замечая красоты этого древнего города, не слыша приветственных криков горожан, славящих участников гонки, не замечая праздничных шатров, раскинувшихся на больших площадях. В груди словно зажгли костер, и он разгорался все сильнее, превращая кровь в лаву, а сердце в пепел.
