Ник Перумов - Алмазный меч, деревянный меч (Том 1)
— Магик, по всему видать, — авторитетно заявил обладатель латаного очига.[7]
— Почем знаешь? — простодушно изумился второй.
— Дык, глянь сам, пень ты эдакий — валяется посередь поляны, трава примята, как полз — а боле никакого следу, ни звериного, ни евонного. Значить, понимай так — с неба свалился. А кто еще у нас могет тут с-неба сваливаться, окромя магиков? Не-ет, давай-ка, Пафни, руби две жердины да пояс развязывай. К заставе понесем, нам от магиков награда выйдет!..
Застучали топоры.
Сильные и грубоватые руки осторожно перевалили Фесса на самодельные носилки.
— Ну, взяли, Пафни! — услыхал он, и носилки оторвались от земли.
Закачалось высоко над головой синее-синее, чистое, ничем не оскверненное небо.
— Терпите, господин магик, немного осталось, скоро вас до заставы донесем, с рук на руки охране сдадим, они вам лекаря настоящего вызовут, ничего с вами не случится, все бывает, мы тут испокон веку живем, разного навидались, да и диво было бы подле Долины не навидаться, не-ет, господин магик, нам от долинных хозяев только добро выходило, мы устав блюдем, обычай знаем, шапки за десять шагов ломаем, милостей и благостей многих желаем… — бормотали над самым ухом.
А потом, сквозь туман боли:
— Эй, куда прешься, деревенщина? Застава тут, не видишь, зенки уже совсем пропил? — голос был резкий, женский.
— Никак нет-с, видим, усе, значить, видим, госпожа воительница, мы тут-с не баклуши бьем-с, раненого магика, изволите ль видеть, выносим, значить…
— Раненого магика? — голос воительницы тотчас зазвенел. — Да что же ты молчишь, деревня?! Голова на плечах засиделась?! Эй, Птах, одна нога здесь, другая там — лекаря сюда! Живо!.. Раненого сюда несите… да осторожно, голытьба поганая! Так, опускайте… и давайте, давайте в сторону, вон там стойте — их магичное достоинство придут, вас спросят, все без утайки чтоб рассказали! А то… вы меня знаете!
— Знаем, госпожа Раина, как перед истинным небом, знаем… — униженно забормотали в ответ.
Фесс вновь сумел открыть глаза. Над головой — узорчатый потолок, караульню строили, словно царский дворец. И на фоне многоцветной мозаики — встревоженное молодое лицо. Большие серые глаза, сейчас напряженно сощуренные. Темные от пота, коротко подстриженные русые волосы. На плечах — вороненая кольчужная сетка.
Кажется, когда-то он знал ее… видел…
— Ваше магичное достоинство! Господин Кэр! — всплеснула руками воительница. — Да как же это вас так угораздило?! Кто посмел?! Ну, дайте мне только до него добраться… — Она не теряла даром времени. Ловкие руки уже аккуратно обмывали рану, готовясь наложить временную повязку с заживляющим эликсиром. — Господин Кэр! Ох, горе-то какое!
— Н-не… причитай… Раина… — выдавил из себя Фесс. — Не… достойно…
— Недостойно воина над ранами друга причитать, — сурово отрезала шилдмэйден. — А над ранами тех, кого присягнула защищать…
Фесс хотел ответить, но перед глазами все вновь поплыло. В растревоженной ране проснулась боль. Не удержался, зажмурился и застонал. Раина тотчас метнулась к двери.
— Птах! — раздался ее яростный вопль. — Ну где же ты, остолоп вшивый, ох, насидишься ты у меня без увольнительных!..
— Нет нужды, славная Раина, — ответил низкий, хрипловатый женский голос. — Твой воин выполнил приказ в точности.
— Госпожа Хюммель… — валькирия почтительно поклонилась.
— Она самая. Перестань мести челкой пол и иди сюда. Чем ты обмывала рану?
— Настоем бессмертника алого, госпожа ма…
— Без чинов, Раина! Или мы с тобой вдвоем на стены Архады не лазили? — возмутилась волшебница. — Сейчас посмотрю… молодец, грамотно. Теперь помоги мне… подержи его.
Где-то в области горла родилась теплая волна. Покатилась вниз, с каждой секундой становясь все горячее и горячее.
— Ы-ы-ы!!! — не выдержав, заорал Фесс. Коричнево-черная корка на месте ран вспыхнула. Обломки костей, казалось, пустились в безумный пляс. Рваные мышцы судорожно задергались.
Он перестал что бы то ни было видеть. Осталась только боль, сделавшаяся, казалось, больше, чем он сам.
— Держи его, Раина, держи! — пробился резкий и злой голос Клары Хюммель. — Крепче, мать твою, воительница херова! Вскрываю… Таз подставь!
Звонко забарабанили капли по бронзовому днищу. Последний звук, который он слышал. Дальше навалилось беспамятство.
* * *Тлели остатки тяжелого занавеса. Император стоял, молча глядя на изуродованные трупы. Волшебников перебили всех до единого — впервые имперские мечи попробовали кровь адептов Радуги. Дворец замер, повсюду царила жуткая тишина, и даже сам хозяин Империи не дерзал кликнуть стражу.
Его Вольные тоже были мертвы. Тяжелая потеря. Их мало, всего несколько десятков, и каждый — куда дороже, нежели чем «на вес золота».
«Это война, — подумал он. Вдоль хребта полз вверх отвратительный слизняк животного страха. — Война с Радугой. Со всемогущими чародеями. Ими не напрасно пугают детей с колыбели. Сежес в одиночку справится с целой армией. Два Верховных мага уничтожат неисчислимые полчища, сотрут с лица земли целые города. Страшно подумать, на что способно объединившееся Семицветье…»
«Тот, кто начинает во страхе, лучше бросься на собственный меч», — припомнились древние строки.
Сколько крови…
Взгляд Императора невольно упал на одного из мертвых магов. Меч Вольного рассек тому грудь; в глубине раны мерно и страшно пульсировало сердце.
Он что, еще жив?!
Как хорошо, что стены дворца в этой части увешаны оружием…
Император сорвал богато инкрустированный золотом парадный трезубец и вогнал его в тело поверженного. Маг не шелохнулся — он был уже мертв, жить продолжало только его сердце. Три стальных острия вонзились глубоко в пол. Раздалось шипение, из раны полезла какая-то зеленая пена.
Отступив на шаг, Император с невольным ужасом следил за трансформацией. Он слыхал о подобном — маги накладывали на самих себя жуткие чары, чтобы после насильственной смерти превратиться в кошмарных монстров и сполна отплатить обидчику.
Содрогаясь от омерзения. Император спешил добить уже один раз умерших врагов. На последнем чародее сталь вновь завязла. Выдергивать застрявший в паркете трезубец Император уже не стал. Просто запер за собой двери.
Вся схватка заняла совсем немного времени. Он шел по молчаливым коридорам, снимая часовых с постов. На лицах воинов читалось удивление — для чего повелителю все это понадобилось? Небывалое дело, как есть небывалое…
Император старался не думать о том, сколько их доживет до завтрашнего дня. Пора было забывать о людях. Перед ним — не более чем бессловесные орудия, исполнители его воли. И ничего больше.
