"Зарубежная фантастика 2024-3". Цикл Люди льда". Компиляция. Книги 1-24 (СИ) - Сандему Маргит

Коль вынужден был на мгновение закрыть глаза. Стоять рядом с этим пленительным созданием и намыливать ей волосы было нелегко. Он попытался сосредоточиться на всех ее синяках и на ярости к тому человеку, который косвенно был их причиной. Но все равно заметил, что руки его дрожат и ему трудно дышать.

Но для Анны-Марии мытье волос означало, что натянутые внутри нее струны расслабились.

— Я думаю взять с собой в Шенэс Клару и все ее семейство, — сказала она, и слова ее эхом отозвались в корыте. — И Клампена с дочкой. Там есть и жилье, и работа для них.

— Здорово, — напряженным голосом произнес Коль, он как раз собирался дотронуться до ее обнаженных плеч. — Значит, ты частично решишь мои проблемы. Шахтерам подыскать работу довольно просто, они ребята холостые и легко устроятся в любом шахтерском поселке на побережье. Если тебе мыло попадет в глаза, то вот полотенце. А вот с семьями, где есть дети, хуже.

О, ему придется на секунду встать прямо у нее за спиной! Это было плохо, мыло выскользнуло из его онемевших рук, настолько он потерял над собой контроль.

— Но крестьянские дворы, они ведь всегда были здесь?

— Да, Лина и остальные останутся здесь. О лавочнике я не особенно забочусь, он устроится.

Анна-Мария немного неуверенно произнесла:

— Я могла бы поговорить с семьей Оксенштерн о Бенгте-Эдварде. Может быть, они могли бы помочь его семье получить дом и работу недалеко от Стокгольма. Я собираюсь оплачивать его уроки пения, петь на ярмарках — еще чего не хватало!

— Да, ты права.

Неужели она понимает по его голосу, насколько он возбужден? Он надеялся, что нет. Анна-Мария медленно произнесла.

— А… Керстин тоже бегала за тобой?

Коль думал, что же ответить, пока менял ей воду.

— Она была очень агрессивна. Постоянно смотрела на меня с вызовом. Ей нравилось заигрывать со мной, провоцирующе и бесстыже.

— Вот как, — сухо сказала Анна-Мария. — Значит, она бегала за тобой. И пыталась скрыть это с помощью придирок. Бедные девушки. И Селестина…

— Нет, знаешь, мне их не жаль. Они постоянно обращались со всеми так, как будто были намного выше их.

Она ополоснула волосы и собиралась отжать воду. Коль, почти парализованный, стоял рядом с ней, его тело прикасалось к ее телу, и он не смел отодвинуться, он бы безнадежно пропал, если бы немедленно не покончил с этой тягой! Ему казалось, что он должен положить руки на ее грудь, которая была видна в вырезе рубашки, это придавало невероятную чувствительность кончикам пальцев, у него были и другие видения, но он даже не смел думать о них. Он так старался держать себя в руках, что его крепко сжатые губы побелели.

Анна-Мария выпрямилась и откинула волосы назад. Взяла полотенце, которое он протянул ей непослушными руками, и обернула его вокруг своих густых волос. Потом она обернулась и встретилась с ним взглядом.

— О-о, — тихо прошептала она. Глаза ее стали большими и удивленными.

«Барышне следует остерегаться таких мужчин, таких, у которых никогда никого не было. Они делаются совершенно сумасшедшими, если их допустить!»

Именно это она читала сейчас в глазах у Коля. Темный огонь. Теперь она понимала, чем он отличается от обычных шведских мужчин. «Глубоко в душах людей текут мощные потоки тоски, желания и любви…»

Эти потоки были и в ней тоже. И уже долго. С того самого дня, когда она встретила Коля.

Она ни на секунду не подумала об отвратительной сцене Лисен и Сикстена. Потому что к ним это не имело отношения. У них все было гораздо, гораздо глубже, ведь здесь были и преданность и доверие.

Это было настоящее.

И она обхватила его руками за шею и прошептала что-то странное:

— Надеюсь, ты и вправду сумасшедший, Коль!

Он вздохнул и потерял свое самообладание, он прижал ее к себе так, что она почти не могла дышать. Он целовал ее, как изголодавшийся, шепча уверения в том, что он не хотел, а Анна-Мария закрыла глаза и дала унести себя в постель, она чувствовала пьянящее головокружение от того, что ее так несли, ей казалось что она летит.

Руки его были надежные и сильные. Напряжение внутри нее, ужас от всего пережитого постепенно отступали. Их сменили тяжелые рыдания.

Это было не то, на что она рассчитывала именно в этот момент, но Коль понял.

— Ну, ну, — проговорил он и осторожно уложил ее. — Это-то и было нужно. Немного поплакать. Теперь легче, правда?

Он остался с ней, утешал ее, согревал ее, пока боль не прошла. Но тогда его ласки приняли совсем другой характер, и он был именно такой «сумасшедший», дикий и нежный — все вместе, каким Анна-Мария и хотела его видеть.

Наступил новый, 1816 год.

Выпал снег и мягко укутал вереск на пустоши, улегся на дорожки, ведущие к господскому дому и шахте, по которым теперь никто не ходил.

Иттерхеден постепенно пустел. Уехали Бенгт-Эдвард и его семья; Эрик Оксенштерн и его мать проявили понимание, и все устроили для будущего великого певца. Колю удалось пристроить многих шахтеров, в том числе Сюне, который получил жилье для себя, отца и младшего брата, Эгона. Отец после несчастья в шахте, причинившего ему много страданий, стал очень религиозен. Религия нередко является единственным спасением для тех, кто злоупотребляет спиртным. Отец мальчиков тоже получил работу в шахте на новом месте, правда, как подручный, но все равно — это было начало! Он был твердо настроен с Божьей помощью избежать коварных ловушек алкогольного дьявола.

Клара и Клампен с благодарностью согласились принять предложение вместе поехать в Шенэс. Коль был занят устройством последних оставшихся семей. Кредит, выданный Адриану в банке, был отозван назад, и лавочник получил от Анны-Марии свои деньги.

Было похоже, что Ларс, который сильно пострадал во время обвала, со временем все-таки встанет на ноги.

А дом на холмах стоял пустой. Одна семья из города решала, не купить ли ей его в качестве загородного дома.

Разумеется, от рождественского спектакля в приходе на второй день Рождества пришлось отказаться. Никто не смог поехать туда.

Из города привезли врача, который должен был обследовать Густава и его семью. Он уже был здесь годом раньше и тогда просто покачал головой. Хейке хотелось, чтобы приехал именно он, потому что он знал эту семью.

Врач буквально потерял дар речи от удивления. Четверо малышей впервые за много месяцев встали на ноги. Цвет их щечек был настоящим, это была уже не ложная лихорадочная краснота от жара. Легкие были еще слабые, а сами дети маленькие и хилые. Но они были на ногах, жались к устрашающему созданию, которое они называли «большой добрый человек с горячими руками».

— Как у вас это получилось?

Похоже, что все в доме выздоравливали — в большей или меньшей степени. Но второй малыш, тот, что был чуть постарше, был самым большим чудом. Эти легкие вылечить было невозможно, считал доктор год назад.

Теперь ему пришлось изменить мнение. Уже собираясь уходить и стоя в дверях, он сказал, потрясенный и взволнованный:

— Я думаю, черт побери, что вы все здесь выживете! Я бы — во всяком случае — ничуть не удивился! Потом он еще раз просунул голову в дверь:

— Но если хотите знать мое мнение, церковь была бы не в восторге от всего этого!

И он ушел, наконец. Но Хейке не считал, что уже все закончил с детьми. Он поднял маленького чудного сорванца высоко в воздух, и мальчик засветился от радости. Хейке считал, что надо дать еще пару сеансов лечения.

Коль нашел для Густава и работу, и дом, но пока они еще не могли уезжать. Дом, куда они должны были перебраться, должен был освободиться не раньше, чем через пару недель, и Хейке хотел довести лечение до конца — насколько это было возможно. Он никогда ничего не делал наполовину. В один из дней он и Винга пришли к Колю, у которого Анна-Мария и дневала, и ночевала. В это раз должно было произойти настоящее оглашение, обе стороны были единодушны. Скоро они уедут из Иттерхедена, и Коль, и она. Жители поселка принесли ей так много подарков, что она просто не знала, как ей все увезти. Все говорили, что лучше фрекен учительницы у детей больше никогда не будет! Они сидели и угощались самыми лучшими коврижками с настоящим маслом, испеченными Линой, и вдруг Хейке остановился прямо на полуслове. Руки его застыли над столом.