Роберт Говард - ЗНАК ОГНЯ. Сага сумеречных долин
Вернувшись домой, Роберт застал своего отца плачущим в гостиной. Он обнял старика за плечи и сказал: «Не надо падать духом! Все будет хорошо. Все уже кончено». Затем Роберт покинул комнату, что-то напевая, чем привел мисс Мерримэн в немалое изумление.
Позже он вручил мисс Мерримэн большой конверт, сказав, что, если с ним что-нибудь случится, она должна будет отдать этот конверт д-ру Говарду.
Около полудня Айзек Говард пришел к выводу, что его жене осталось жить всего несколько часов. Ему тоже бросилось в глаза кажущееся все более неадекватным поведение сына. Решив, что будет лучше, если вечером он будет не один, д-р Говард настоял на том, чтобы его старый друг д-р Дж. Р. Дилл из Райзинг Стар приехал в Кросс Плэйнс, взяв с собой двух своих невесток, Веру МакДонах и Ли Боуден. Он также попросил на некоторое время приехать к ним молодую пару, учителя Кларенса С. Мартина и его жену Берди.
Мартины прибыли, когда солнце уже клонилось к закату. Когда появился Роберт, миссис Мартин сказала: «Роберт, если ты достанешь шланг, я полью цветы».
«Нет, миссис Берди, — ответил он. — Это уже ни к чему».
В течение вечера Айзек Говард несколько раз выходил из маленькой душной гостиной и сидел, горестно раскачиваясь всем телом, на перилах крыльца. Вскоре к нему присоединился Роберт, нервно ходивший взад-вперед и то спускавшийся, то поднимавшийся по ступенькам. Каждый раз, когда он подходил к перилам, он останавливался и странным взглядом смотрел на отца.
Позднее Д-р Говард говорил, что думал, будто Роберт решил убить его, но не мог решиться на такой поступок, пока была жива его мать. Некоторые из тех, кто наблюдал за ним в тот вечер, придерживались того же мнения. В Техасе друзей обычно не приглашают присутствовать у постели умирающего человека. Эти люди подозревали, что Айзек Говард упрашивал их провести ночь в его доме, чтобы ни на минуту не спускать глаз с Роберта, поскольку опасался, что он может убить либо его, либо самого себя. Позже д-р Говард взял свои слова обратно, утверждая, что не верил, будто Роберт на самом деле хотел убить, его; но эта неуклюжая отговорка вполне могла быть обычным говардовским жестом, рассчитанным на спасение доброго имени семьи.
Мы можем только догадываться, какие именно мысли посещали Роберта Говарда в ту ночь. Мы никогда не узнаем, думал ли он, что убийство отца будет актом милосердия, потому что старик не сможет выдержать одиночества; или же надеялся, что они все вместе отойдут в мир иной; или эта смерть отвечала его одержимости идеей всеобщего уничтожения. Как бы то ни было, Роберт был уверен, что его отец скоро умрет, что подтверждают слова, произнесенные им на кладбище.
Но все-таки в течение, вечера ему удалось на некоторое время отвлечься от этих мрачных размышлений. Удалившись в свой кабинет, Роберт попытался привести в порядок кучу бумаг, которые он держал в небольшом сундуке. Рукописи, копии, наброски рассказов, заметки и письма лежали там беспорядочной грудой. Некоторые из них не были даже скреплены между собой и лежали отдельными страницами. Роберт начал разбирать бумаги, но вскоре прекратил это занятие и подбросил всю груду вверх — так, что пол полностью был засыпан снегопадом из отпечатанных на машинке листков. Затем он вернулся в комнату матери, чтобы провести там остаток ночи.
* * *Было около семи утра 11 июня, низкое красное солнце озаряло раскаленное, безоблачное небо. В маленьком домике Говардов царила суета. Кларенс и Берди Мартин попрощались с доктором. Недавно нанятая кухарка вошла в кухню и принялась готовить завтрак для д-ра Говарда и оставшихся гостей. Кейт Мерримэн тем временем отправилась домой, так как пришла дневная сиделка, миссис Грин.
Роберт, который просидел всю ночь не смыкая глаз у постели матери, повернулся к миссис Грин и спросил ее, как недавно спрашивал отца, есть ли хоть малейший шанс на то, что мать придет в сознание. Сиделка мягко ответила: «Нет».
Возбужденный огромным количеством выпитого кофе, измученный бессонной ночью и потрясенный чувством грядущей неизбежной утраты, Роберт Говард немного помедлил, чтобы в последний раз взглянуть на неподвижное тело матери. Затем он вышел из душной спальни и направился в свой крошечный, заваленный рукописями кабинет, и напечатал на машинке свои последние отчаянные слова. Как во сне, он вышел из дома, сел в автомобиль, дотронулся до предохранителя на пистолете и устремился к розовому рассвету нового мира и лучшей жизни.
Мы можем только надеяться, что Говард нашел то, что искал. Для человека столь неуравновешенного, столь увлекающегося, находящегося в такой зависимости от обстоятельств, которые он не мог контролировать, раздираемого испытываемыми им неудержимой яростью и тяжелой депрессией, не было другого выхода, чтобы успокоить свою ненависть и заглушить страх одиночества. Даже после того, как мы пристально пригляделись к этому человеку и написанным им произведениям, мы не можем с уверенностью назвать причину «терзающей его агонии» и «кроваво-красной, боли», на которые он жаловался в своих стихах. Что же это была за «битва и жуткий шум и гомон», от которых он так устал? Мы знаем, что он действительно испытывал сильные мучения. Возможно, те, чьими усилиями была выкована его личность, отнеслись к своей задаче без должного внимания, поскольку не придали значения процессу закалки, которая и наделяет человека любовью к жизни, несмотря на все ее трудности и разочарования.
Защищая сына от пагубного воздействия окружающего бездушного мира, родители Роберта не дали ему возможность достичь зрелости. Поддерживая наивную детскую мысль сына, что он умрет, когда умрет она — если и не открыто, то с явными знаками одобрения, — мать задушила его стремление к независимости. Все это заставляло Роберта думать о том, что жить не стоит. Кроме того, на него повлияли взгляды отца, который долгое время верил в переселение душ и обсуждал эти идеи с сыном.
Хотя Говард провозгласил себя агностиком, в душе он верил, что смерть не является концом всего. Наоборот, она была чем-то вроде освобождения, переход в какое-то новое состояние — эти мысли он красноречиво изложил в заключительных строках стихотворения «Соблазнитель». Но все же Роберт не был окончательно убежден в этом. Он также писал о «молчании и долгом, мрачном покое». Но даже если смерть и была концом всего, вечным сном без сновидений, он предпочёл ее той жизни, которую знал.
Кроме того, отношение Говарда к смерти напоминало отношение ребенка, который, в отличие от взрослых, не понимает ее действительного смысла… Ему, как и многим молодым самоубийцам нашего времени, смерть казалась простым, естественным способом бегства. Он так и не научился смотреть на смерть глазами взрослого здравомыслящего человека, и это отразилось в том, с каким спокойствием герои его произведений уничтожают себе подобных, — хотя следует оговориться, что подобная кровожадность также отражает и требования журналов, где печатались его произведения. С другой стороны, неминуемость смерти собаки Пестрика и его матери наполняли Роберта горечью и гневом. Он не мог воспринимать смерть как неизбежное завершение отпущенного всем времени на жизнь.
