Сьюзан Маклеод - Холодный поцелуй смерти
Граф повернул голову и посмотрел на меня — с веселым недоумением.
Сердце у меня заколотилось, рука взялась за пластилиновые комочки — залипательные чары. Я вытащила их, побросала рюкзак и нож и запустила чарами в Графа. Несколько шариков попало в алтарь и расплющилось, словно жевательная резинка, а один ударил Бобби в щеку и рассыпался облаком белого порошка. Я поморщилась — такая доза вырубит Бобби часов на восемь, если, конечно, он еще жив и есть кого вырубать. Оставшиеся шарики бесполезно ударились в стену позади Графа.
— Женевьева, неужели вы всерьез полагаете, будто это жалкое чародейство способно на меня повлиять? — Граф сокрушенно вздохнул и посмотрел на стену у себя за спиной. — Да и меткость ваша, признаться, оставляет желать лучшего.
Плечи у меня покорно опустились.
Он был совершенно прав — это были простенькие дешевые чары, которые кто угодно может купить на ведьмином базаре. Все равно я больше ничего не могла придумать. А если бы мой план удался, кого-нибудь удалось бы спасти. Так лучше, чем просто опустить руки.
Бабочка села на колени и вытерла рот тыльной стороной ладони. Улыбнулась мне испуганной, дрожащей улыбкой, потом свирепо ощерилась на Графа.
Он тем временем подошел к моему телу, лежавшему на каменном столе высотой по пояс. Осторожно взялся за колдовской кинжал двумя пальцами, извлек его и положил у бедра. Я стиснула кулаки — меня осенила еще более отчаянная мысль. Надо только завладеть кинжалом…
Тут Граф засунул руку в грудь моего тела, вытащил оттуда отбивающуюся Козетту и поднял на воздух, держа за горло.
— Приветствую, Гвен, дорогая, — произнес он, и на сей раз в улыбке блеснули клыки. — Мы встретились снова, я в восторге. Год назад, когда мы вынуждены были расстаться, я не находил себе места от горя, не сомневаюсь, что и ты тоже. Кажется, со времени нашей последней беседы прошла целая вечность, не так ли? — Он щелкнул пальцами, и появился призрак Джозефа — совиные глаза моргали за стеклами очков. — А вот и твой очаровательный сын Джозеф. Ты держала его в тени, но, признаться, я счастлив, что наконец-то составил с ним знакомство.
Он разинул пасть…
…я на миг зажмурилась…
…и Козетта с Джозефом исчезли.
Теперь Граф глядел сверху вниз на Тавиша. Одурманенный кельпи мирно спал, с каждым вздохом жабры вздымались и опадали, одна рука была вытянута, словно указывала на Бобби и Розу. Мне уже приходилось видеть его спящим в такой позе — среди ила и песка на дне реки.
— Вкушатель душ, не больше и не меньше! — Граф радостно улыбнулся мне. — Какая удача, воистину здесь целая сокровищница, не правда ли, дорогая? Какое представительное собрание теней и духов! — Он плавно повел рукой в сторону открытой двери. — Четыре вампира, три вкусненьких человечка, два некроманта, вкушатель душ и к тому же колдунья, которую я уже и не чаял встретить! — Этот перечень он едва ли не пропел, будто веселый рождественский гимн.
И внезапно оказался рядом со мной. Я снова переглотнула, во рту была сушь, как в песчаной пустыне, горло еще болело.
— И конечно, вы, — нежно проговорил Граф. — Однако как бы мы кого-нибудь не забыли. — Он обошел меня, провел пальцем сзади по шее. Я замерла, сердце затрепыхалось от внезапного ужаса. Змеи проснулись и принялись клубиться под кожей. — О, вы так предприимчивы, — по-прежнему нежно продолжил Граф. — Уже давным-давно ни одному сиду не приходилось полностью поглотить чью-либо душу, а чтобы кому-нибудь довелось поглотить душу, принадлежащую колдунье, — это уж совсем маловероятно; между тем эта душа должна была стать моей.
— Что вам нужно? — спросила я сипло.
— Что мне нужно?.. — Он нагнулся, чтобы прошептать ответ мне на ухо, и щеку мне обдало затхлой сернистой вонью. — Мне нужно… воплощение, моя дорогая, нужен кто-то, кто делал бы мои дела в мире смертных, кто-то, чье тело выносливее человеческого, кто-то, чье тело не будет стареть… Кто-то, кто всегда будет к моим услугам.
— Этот кто-то — не я, — отрезала я, стиснув кулаки, чтобы не заверещать.
— Правда? — задумчиво спросил Граф. — Тогда выберите кого-нибудь, Женевьева.
— Кого?.. — не поняла я.
— Душу, разумеется. — Он отступил на шаг и раскинул руки. — Здесь их в изобилии.
— Нет.
— Превосходно, тогда я заберу всех.
— П-погодите се… секунду, так вас растак, — выдавила Бабочка, поднимаясь на ноги; платье на ней трепетало, словно крылышки от испуга. — Она не хочет — давайте я выберу. Меня.
— Заткнись, Ба… Шэрон! — заорала я.
— Да я лучше тебя знаю! — зашипела она. — Если я добро… добровольно принесу себя в жертву, он тогда остальных не сможет взять! Только… — Голос у нее задрожал, она умолкла, но потом заговорила снова: — Ты пригляди за моим Дарилом, ладно? Он у меня умный, просто… тряпка, понимаешь?
— Как это похвально, признаться. — Граф одарил ее покровительственной улыбкой. Потом нагнулся к ней и зашептал: — Итак, вы желаете провести вечность в огненных пучинах Преисподней ради спасения своих друзей, не так ли?
Шэрон поперхнулась.
— Ну, это же не прямо огонь, — зашептала она в ответ. — Моя бабуля всегда говорила: это все викарий выдумал, чтобы мы были хорошие.
— Преисподняя такова, какой вы ее себе представляете, — серьезно ответил Граф, после чего выпрямился и хохотнул. — А может быть, какой я себе ее представляю. Однако, к сожалению, дорогая, — он коснулся ее лба указательным пальцем, — вы исходили из неверных предпосылок. Видите ли, трюк с добровольной жертвой годится лишь в том случае, если вы имеете дело с богами, а я, к счастью, не бог, а демон, поэтому все эти ханжеские состязания в самопожертвовании для меня не имеют никакого смысла, ведь из-за них я упустил бы всю выгоду. Именно поэтому данный закон ко мне не применяется.
— А чтоб вас приподняло и шлепнуло! — заорала Бабочка. — Тогда какого этого вы заставляли ее выбирать?
— Шэрон, это хеллоуинские штучки, «откупись, а не то заколдую», — пробормотала я, нагнулась, подобрала призрачный нож и медленно перешла поближе к своему телу, еще раз прокручивая в голове свой шаткий план.
Нервы так и звенели, я в каждую секунду ждала, что Граф меня остановит, но потом решила, что у него, наверное, хватит наглости позволить мне сделать все, что угодно, ведь я его все равно не одолею.
Оставалось надеяться, что он не все учел.
— Он хочет, чтобы я думала, будто смогу спасти всех, если выберу одного, — продолжала я. — Это он «откупается», а «колдовство» заключается в том, что все на самом деле наоборот. Жить останется только тот, кого я выберу, и то, конечно, только пока я во всем слушаюсь демона. Так ведь, демон?
