Карина Демина - Наша светлость
Урфин и так чувствовал себя запертым. Он молча кружил по комнате, не отрывая взгляд от полированной поверхности стола. Кайя очень надеялся, что выдержки хватит, чтобы выслушать до конца.
— Будет суд. И будет казнь. Иначе не выйдет. Отправишься в ссылку. В Ласточкино гнездо. Отсутствовать будешь недолго. Вернешься к весне… нехорошее время. Многие старые люди болеют. И к лету состав Совета претерпит некоторые изменения.
Кивок и вопросительный взгляд: верно ли понято сказанное.
Верно.
Не Кайя первым переступил границу законной войны.
— Сначала навести Изольду. У нее есть предмет, хранение которого незаконно. Ты дознаватель. Изыми. Уничтожь.
— Сколько времени у меня в запасе? — Урфин почти успокоился. Теперь он знал, что делать. И оставалось надеяться, что выдержки хватит.
— Две недели плюс-минус пара дней.
— Кайя… — Кулаки Урфина упираются в стол, точно он желает проломить полированное дерево. — В списке осталось два имени. Лоу или Ингрид.
Женщины?
— Не удивляйся. Поверь, женщины тоже умеют играть в политику. И если уж ненавидят, то от души. Они обе умны. И достаточно хладнокровны. Обе не ограничены в средствах.
Но женщины!
— За последние годы Лоу приумножила состояние Кормаков. А Ингрид — собственное. И обе — за счет торговли с Хаотом.
Ветер свободы и равенства, рожденный на просторах иных миров? Похоже на правду.
— Они работали с посредниками и могли вызвать мага.
— Который исчез.
— Не исчез. — Урфин покачал головой. — Залег. Он рядом где-то. Ждет. И это он помог мне. Наверняка я нужен живым. Вопрос лишь в том, насколько Кормак в этой игре. Он старый шакал. И я не поверю, что не следит… Будет мешать? Или поддержит?
— Доказательства?
Вопрос, лишенный смысла. Доказательств нет и не будет.
— Войну на два фронта мы не потянем. — При ином раскладе Кайя, возможно, рискнул бы, но Кормак внимателен, Тень — умен или, вернее будет сказать, умна, а цена ошибки неприемлемо высока. — Пусть присматривают. Если тебя планировали отвлечь, то дай понять, что это получилось.
Урфину не придется притворяться. У них и вправду получилось.
В охоте на ведьм главное — указать всем ведьму. И стая ринется по следу. Ату ее, ату…
По закону.
По праву сильного.
Потому, что есть возможность сделать больно тому, кто долго раздражал. И не важно, какой ценой. Кто из них вообще думал о цене?
Не знаю.
Порой мне начинало казаться, что я нахожусь на дне песчаной ямы, пытаюсь выбраться, кричу, а люди, стоящие на краю, лишь наблюдают, гадая, выйдет или нет.
В этой ловушке места хватит всем.
Урфину, чья улыбка день ото дня становится все более безумной. И ясно без слов, что он будет драться до последнего, не важно с кем. Он у черты и переступит ее не задумываясь.
А за чертой — чума, которая не различает правых и виноватых. Всех заберет — и обвиняющих, и сочувствующих, и просто мучимых любопытством, отстраненных. Будут спрашивать — за что. За все, наверное. И странно, что люди не понимают этого. Или понимают, но по привычке верят, что Кайя защитит?
Он попытается. Наверное. Ему тоже хватило места на дне моей ямы. Кайя сжигает в камине тряпки, пропитанные темной кровью. Сначала он пытался скрыть от меня, что делает, но понял — бесполезно. Я слышу эхо и этого боя. Вижу, что с ним происходит. И не могу остановить.
Потребую прекратить, и он… прекратит?
Нет?
Не знаю, потому что молчу. Я тоже принимаю эту цену. И все, что могу сделать, — быть рядом.
Кайя остается на ночь у себя. К нему вернулись кошмары, и он боится навредить мне. Во сне их светлость плохо себя контролируют. Но я слышу его сны и прихожу на их зов, забирая себе. Что еще мне остается делать?
Я не боюсь его демонов. Мы знакомы.
Беловолосый мальчишка, неуловимо похожий на Гавина, разве что заносчивый и резкий. Правда, очень быстро — мертвый, но все равно заносчивый. Его зовут Йен. Он уверен, что все получилось донельзя глупо и Кайя виноват — отобрал будущее. Йен бы стал рыцарем, сильным и справедливым, таким, которым гордилась бы семья.
Кайя даже не извинился.
Это совершенно непорядочно с его стороны.
Я пытаюсь убедить Йена, что и на той стороне нужны рыцари. Он смеется в ответ: какие рыцари в стране, где нет войны?
Но с Йеном мы почти дружим. Куда хуже дорога. У нее нет начала и нет конца. Серый камень от горизонта до горизонта. Лошадь. Я ощущаю каждый удар копыта, и запахи — гари, крови, гниения, — и звуки, которых множество. И все как сквозь слой ваты. В какой-то миг вата исчезает и сознание — мое? Кайя? — затапливает чужая боль.
— Видишь, что бывает, когда чувства берут верх над разумом?
Я знаю, кто это говорит, и хочу взглянуть на него. Но это выше моих сил.
— Не мы убили всех этих людей. А Биссот, решив, что стоит над законом. Запомни, закон превыше всего.
Нет.
Но меня не слышат. Голос тонет в граните. Метры и метры вокруг. Кольцо темноты. Связанные руки. И надо выбраться во что бы то ни стало. Собственный крик оглушает. Но времени совсем нет.
Не знаю, догадывается ли Кайя о моем вмешательстве и есть ли от него хоть какая-то польза, но я просто не могу бросить его наедине с демонами. К сожалению, с теми, которые в реальной жизни, справиться сложнее.
Тарк мертв.
Гленна мертва.
Несчастный случай на лестнице. И доказать обратное не выйдет.
Гавин жив: разбитая голова и несколько ушибов. Хуже всего — чувство вины, которое заставляет парня замкнуться и молчать. Он тих и незаметен, старается услужить, и это старание — соль на свежие раны.
Нишхат вторые сутки сидит у двери. Урфин не желает его видеть, но и ударить не способен, потому что бить следует себя. Он не справился, не защитил семью. И все, что происходит сейчас, — результат его ошибки.
— Мой капитан! — Нишхат поднялся и с поклоном протянул нож.
— Уходи.
Урфин не в том настроении, чтобы оценить красивый жест.
— Нет. Или вы. Или свои.
Приговорили, значит. И отменить этот приговор не по силам даже Урфину. Нишхат может бежать и тогда, возможно, спасется.
— Чего ты от меня хочешь?
— Шанс. Искупить. Или честную смерть. Я… наши говорят, что будем башню брать.
— И что, пойдут? — Безумный план.
— Пойдут.
Безумные люди. Преданность или дурость?
— Пусть заткнутся и сидят тихо. Штурма не будет…
Нишхат держит нож, только лезвием к себе повернул. Воткнет под ребра, не задумываясь, искупая не свою вину. И если так, то… тот, кто однажды оступился, получил опыт. Он не позволит снова себя обмануть. А Урфину нельзя светиться в городе.
