Дмитрий Скирюк - Руны судьбы
И он заржал, довольный своей шуткой.
День клонился к вечеру. С кухни потянуло разогретым маслом, жареной гусятиной и пивом. Трактир помаленьку наполнялся людьми, под закопчёнными балками корчмы витали дым и гул голосов. На пятерых испанцев уже никто не обращал особого внимания — за ту неделю, что они здесь провели, все завсегдатаи трактира «Под Луной» уже успели к ним привыкнуть, а другие посетители сюда не ходили. Родригес с Киппером уже успели сменить за это время с полдюжины собутыльников, а Санчес — вдвое больше полюбовниц, Анхель истыкал ножом все стены, на пари попадая во что угодно, а немногословный Хосе-Фернандес выиграл в кости с десяток флоринов, чем изрядно пополнил свой кошелёк. Что касается Гонсалеса, то Мануэль уже раз десять разобрал и собрал свою несчастную аркебузу, извёл на это дело уйму ветоши и масла, и угрюмо отмалчивался, когда приятели его подначивали, чего ж он не стрелял, когда Лис показался в дверях злополучного дома. Честно говоря, он этого и сам не понимал.
«А что, — подумал Михелькин, посматривая на сидящего рядом испанца чуть ли не с отвращением, — может, и впрямь, напиться?»
Он уже почти месяц жил с испанцами бок о бок, вместе с ними мерял маршем мокрые дороги Фландрии, пил в придорожных кабаках и ночевал на постоялых дворах. Деньги, взятые с собой из дома, постепенно таяли, и вскоре Михель стал подумывать, а не завербоваться ли ему, в самом деле, на службу. Однако всякий раз решение откладывалось. То удавалось выиграть немного в кости, то — помочь за плату разгрузить повозку. Или же любвеобильная красотка вдруг ссужала Санчеса деньгами, тот становился неслыханно щедрым, и вся компания некоторое время жила за его счёт. А однажды, когда они квартировали в Ипре, и сам Михель приглянулся одной такой молодке на Ketel-Straat[71], неделю жил — кум королю, да ещё и был подарен флоринами.
Боолкин (так звали девушку) была милая, миниатюрная и свежая, ужасно симпатичная и вдобавок влюбилась в Михеля по уши. Михелькин сам не знал, что заставило его в назначенный срок уйти с испанцами из города в дальнейший поход.
По правде говоря, сейчас он не понимал даже, зачем он, вообще, с ними увязался. Что-то мучило его, когда они подолгу застревали в каком-нибудь городе или селе, заставляло идти дальше в поисках потерянного чувства, которое сперва стремилось стать любовью, но почему-то превратилось в ненависть. Ведь она почти готова была полюбить его, эта девушка, и он её почти любил. И осознание этого наполняло душу болью и чувством ужасающей потери. Избавиться от этого Михель не мог, сколько ни пытался, и тут не помогали ни усталость, ни вино, ни женщины.
Михель был молод и по причине своей красоты был в женщинах довольно искушён. Не раз какая-нибудь красавица твердила ему со слезами на глазах: «Останься!», а он уходил, и даже не особо вспоминал потом о ней: девиц в весёлой Фландрии не счесть. И вот сейчас, сидя в грязной корчме и вспоминая всё случившееся, Михель вдруг понял, что никогда доселе не любил по-настоящему. То была любовь внезапная, бурная, разящая и откровенная, как сталь клинка; такая легко перерастает в свою противоположность.
Михелькин взволнованно отставил свой стакан и теперь стремительно трезвел. Он посмотрел на Санчеса, на Анхеля, на аркебузира Мануэля, и опустил глаза. Сама мысль о том, чтобы вступить в солдаты, теперь казалась ему бредом.
«Может быть, я зря за ними увязался? — спросил он себя. — С чего это я вдруг решил, что если мы отыщем Лиса, я найду обратно и ту девушку? Ведь если даже так, то Санчес прав — её сожгут или утопят, словно ведьму... Сожгут... утопят... Нет, нет, только не это! Не хочу! Господи Иисусе и Пресвятая дева, не дай им это сделать! Она должна быть моей, моей, только моей. Я спасу её и тогда она будет со мной, только со мной. Да, я так и сделаю. Так и сделаю!»
И преисполненный подобных мыслей, он поднял и залпом осушил свой стакан. Щёки его порозовели.
— Вот молодец! — одобрил Санчес и хлопнул его по плечу. — Вот это по-нашему, по-солдатски! Эй, хозяин! Ещё вина! И закуски тащи! Копчёного угря тащи, колбасы, ветчины, ржаного хлеба, свинины с бобами, каплуна! Двух каплунов! Уже вечер, тысяча дьяволов, мы проголодались! Hola, парни, — обернулся он к своим собратьям по оружию, — наполните кружки! Выпьем за бродягу Лиса, гореть ему на костре!
Анхель, Родригес и Хосе-Фернандес приняли речь Санчеса с единодушным одобрением и немедленно выпили. Даже Киппер, который уже давно храпел, развалившись пузом кверху на лавке, ради такого дела проснулся и тоже принял кружечку, как он выразился, «за упокой здоровья». Лишь аркебузир Гонсалес выпивку проигнорировал; как раз сейчас он вытряхнул на стол содержимое своей зарядной сумки и катал туда-сюда по доскам столешницы свинцовые серые шарики пуль, выбирая самые круглые и гладкие.
— Готовишь пули, Мануэль? — крякнул Санчес, опустив стакан. — Дело! Припечатай его как следует из своей аркебузы, а мы уж постараемся, чтобы он потом не ушёл далеко.
Анхель Франческо Диас при этих словах лишь скривился белокурой бестией.
— Эта штука у него уже один раз дала осечку, — заявил он.
— Было сыро, — мрачно ответил на это Мануэль. — Очень сыро. Порох отсырел.
— Всё равно, — с презреньем отозвался тот. — У тебя там два ствола, ты мог бы дважды продырявить ему шкуру, но не смог. Что до меня, — тут он подбросил на ладони свой кинжал, — то я не доверяю свинцу. Только старая добрая сталь.
Санчес усмехнулся.
— Стальной град или свинцовый, — сказал он, — какой из них перенесёт его на тот свет — не важно, мне без разницы. Только вот что я скажу: этого оборотня brujo такими пулями не взять. Свинец здесь не поможет, нужно серебро. Да, plata! — испанец воодушевился. — Дай молоток...
И прежде чем Гонсалес успел хоть что-нибудь сказать, Санчес протянул свою длинную руку, схватил у него со стола молоток, достал из кошелька новёхонький блестящий талер, несколькими грубыми ударами сплющил его в угловатый комок серебра и бросил со стуком на стол Мануэлю:
— Вот тебе пуля для Лиса!
Воцарилась гробовая тишина. Во всех углах трактира кружки медленно и тихо опустились на столы. Все перестали жевать и болтать, и теперь смотрели только на испанцев. По спине у Михеля пробежал холодок.
— Он прав, — наконец нарушил молчание Анхель. — Возьми её, Гонсалес, освяти у padre и всегда держи под рукой. Никогда не знаешь, где пригодится. И остальные свои пули лучше тоже освяти.
И тут из глубины корчмы на стол, где сидели солдаты, надвинулась большая тень.
— Серебро... — произнёс бесцветно чей-то голос. — Красивые деньги... кровавые деньги... Они к вам вернутся, кровавые люди. Он вам сам их вернёт — Лис всегда возвращает долги. Ибо сказано богом: «Какой монетою платите, такою и заплачено вам будет».
