Вадим Панов - Занимательная механика
От колесной спицы до трубочек, по которым бежал бензин. От крыльев до сидений. От руля до самой последней заклепки.
Нереальный.
Движущийся.
Сжигающий топливо и выплевывающий дым через потемневшую выхлопную трубу. Со стеклянными поршнями, ходящими в стеклянном двигателе под стеклянной крышкой капота. С мизерным количеством иных материалов: свечи, провода, покрышки…
«Вы думаете, я помогаю оптимизировать запирающие устройства? Придумывать новые модели паровозов? Меня интересуют шедевры, Собиратель, подлинные шедевры. Меня интересуют люди, бросающие вызов, готовые продалбливать несокрушимые стены и сворачивать горы. Люди, вкладывающие в свои творения душу. Я стою рядом и смотрю, как сбываются самые смелые мечты. Я восхищаюсь, я склоняю голову».
«И помогаете».
«Только тем, что не даю угаснуть надежде. Все остальное они делают сами. Ведь каждый из нас способен сотворить чудо. И тогда будет вечно работать деревянная мельница, выдавая больше энергии, чем в нее поступает. Оживет и перестанет стареть мертвая девушка. И поедет стеклянный автомобиль…»
Гордый, улыбающийся во весь рот Стрекалов сидел за рулем. Рядом — Механикус. А позади… То, что находилось на заднем сиденье «Руссо-Балта», было скрыто ослепительным золотистым сиянием.
Богиня…
— Взять! — выкрикнул Гончар, указывая пальцем на автомобиль.
Призрачные фигуры бросились к машине. И отшатнулись.
— Взять!! Взять!!!
Гончар ревел, как зверь, брызгал слюной, захлебывался злобой. Он уже понял, что стеклянный «Руссо-Балт» — истинный шедевр. Раритет. Исполнившаяся мечта, способная пережить само Время. Что ему призраки? Что ему пули? Гончар понял. Но не смирился.
— Убить!!!
Проказа тоже поняла, что их обманули. Завизжала в бессильной злобе, мгновенно превратившись из некрасивой женщины в отвратительную, потеряв всякий шарм, обнажив душу. Ударила из автомата по стеклянной машине, по людям, по Богине. Давила на спусковой крючок и визжала.
Но как можно убить тех, кого защищает чудо?
Механикус издевательски расхохотался, заставив завыть Проказу. Заставив Гончара вскинуть кулаки. И заставив призраков искать другие жертвы. Три Палача жаждали крови, а потому отвернулись от недоступного автомобиля, направились к людям в черном. И Волков сделал шаг вперед.
«Сработает?»
«Если ты ничего не напутаешь. — Оружейник посмотрел на сосредоточенного Федора, улыбнулся. — Не веришь мне — твое дело. Но подставлять тебя я не стану, кто-то ведь должен позаботиться о Серафиме».
«Но это призраки, а не люди».
«А мне все равно кого убивать, Собиратель, все равно…»
Серебряный клинок должен быть горячим, очень горячим — обязательное условие. А потому в левой руке Очкарик держал пылающий факел — намотанную на палку тряпку, пропитанную бензином. А в правой — серебряный нож из дорогущего набора, единственное подходящее оружие, которое Волков сумел раздобыть по дороге на фабрику.
Но ведь клинок — всегда клинок.
А теперь самое сложное — бросок вперед. Заставить себя двигаться. Превозмочь накативший ужас, подавить дрожь, собрать в кулак волю.
И убивать.
Призрачная женщина оказалась на его пути первой. Развернулась, развела в стороны руки, намереваясь сдавить Федора в смертельных объятиях, и… И завыла, когда раскаленный клинок вошел ей под ребра. Именно туда, куда когда-то вонзил «финку» ее обдолбанный любовник.
«Вторая смерть должна копировать первую. Кинжал должен ударить туда же, подтвердить приговор. И тогда они уйдут навсегда. Ни вверх, ни вниз, просто растворятся. Перестанут быть…»
Вой умирающей твари придал Очкарику сил.
«Теперь не перепутать…»
«Вилле мелкий такой, недомерок…»
Серебро ударило в затылок призрака в то самое мгновение, когда нечто, бывшее некогда товарищем Валксисом, разрывало одного из бойцов.
«Извини, друг, не успел…»
Ноги подкосились. Дрожь, казалось, унятая, забытая в пылу сражения, заколотила вновь. А на шее сомкнулись едва различимые глазу, но такие сильные, такие холодные руки…
«Матроса отличить легко: здоровый, гад, как медведь».
Последний Палач атаковал Федора сзади, навалился, вытягивая из Волкова душу, потянулся к горячей крови.
«Я не справлюсь!»
Рубахин сзади, Рубахин крепок, Рубахин зол. А силы убегают, растворяются. Сил остается только на один удар. Даже не удар…
Теряющий сознание Очкарик слабо махнул клинком назад. Не надеясь ни на что. Махнул, чтобы не умирать просто так, без сопротивления.
Махнул.
И нож, разорвав прозрачные губы, проломив прозрачные зубы, врезался в глотку призрака. Именно туда, куда когда-то влетела пуля…
Эпилог
— Я рада, что ты наконец-то присоединился к искусникам, — мягко произнесла Бабушка Осень. — Ты обрел себя, Федя, себя настоящего.
— Но закрыл все другие дороги.
— Ты переживаешь?
Вопрос был задан очень мягко. Слова проникли в самую душу, и соврать в ответ не представлялось возможным.
— Пожалуй, нет, — признался Очкарик после небольшой паузы. — Мне нравится мое дело… Нет! Я люблю свое дело. И… и я горд, что достиг в нем вершины. И даже больше — оказался над вершиной. Я счастлив.
Он твердо верил в то, что говорил. Слабость, сомнения — все в прошлом. Он сам выбрал путь, сам шел но нему и добился того, чего хотел. И даже чуть больше.
— Не завидуешь Илье?
— Ни капельки, — серьезно ответил Волков. — Разве можно завидовать тому, к чему никогда не стремился? Петрович молодец. Я люблю его, я рад за него. Но завидовать? Увольте. У Петровича нет ничего, что бы могло вызвать мою зависть.
«Изделие № 1» — потрясающий воображение «Руссо-Балт» модели К12/20, целиком и полностью выполненный из стекла, проехал около километра.
Петрович вывез Механикуса с фабрики, высадил, а затем вернулся обратно.
Свидетелей исторического события оказалось немного. Волков, Гончар, Проказа, два помощника Стрекалова, да несколько случайных прохожих, непонятно каким ветром занесенных на тихую улочку в столь поздний час. Все остальные были слишком заняты призраками. Да и считать Гончара с Проказой полноценными свидетелями не следовало: пришедшие в себя бойцы покрошили их из автоматов, сполна расплатившись за бойню у мельницы. А прохожие и вовсе мало что поняли.
Через несколько дней Стрекалов перевез «Изделие № 1» в свое поместье, где для него был выстроен специальный павильон. И иногда катал на нем Ксюху и детей.
