Ник Перумов - Разрешенное волшебство
Нудная, тягостная, беспросветная жизнь. То, с чем раныйе^цравлялся играючи, теперь отнимало часы. На одном месте Чарус не задерживался — здесь, на юге, охотничьи угодья различных кланов вплотную примыкали друг к другу, и ни один из них не желал в^идеть проклятого чужака на своих землях. Кроме того, приближалась осень, а с ней — холода и ненастье. Добывать дичь станет ещё труднее, кончатся грибы, и тогда уже не согреешься ночью у костерка. Наверное, самым простым и лёгким исходом было бы просто лечь и тихо помереть от голода и жажды (эта смерть, слышал Чарус, как будто бы не из очень мучительных), но именно когда жизнь повисла на волоске, вдруг отчаянно захотелось остаться в живых И — посчитаться кое с кем. Начиная от проклятой Фатимы и кончая — страшно вымолвить! — Учителем. Наставник, на которого все молились, живое воплощение Великого Духа на земле — так поступил с ним! Обрек на нескончаемые скитания, когда убита всякая надежда, что порой бывает горше смерти.
Мысли Чаруса что ни день становились всё кровожаднее и страшнее. В памяти неожиданно оживали самые жуткие из рассказов Учителя — о том, как жгли, вешали, рубили головы, четвертовали, сажали на колы, закапывали живьём в землю, бросали на съедение диким зверям. В этих мечтах несчастный изгнанник находил краткое успокоение. Он отлично понимал, что ему никогда не совладать с Учителем, скорее всего он, Чарус, уже никогда не увидит Наставника, однако это лишь распаляло воображение Начавшись с не слишком сильной обиды и даже прилтния известной обоснованности приговора, неприязнь переросла в ненависть, сделавшую Чаруса опаснее самых страшных хищников из Ведуньих стай.
Это произошло незаметно, но довольно быстро. На сородичей Чарус не имел зла , но вот на Учителей — ого-го. Сперва он хотел посчитаться только с одним из них, Наставником клана Тверди ел авичей; однако потом появилась очень здравая мысль: а остальные чем лучше? Такие же гниды и обманщики. Нет, нет, всё их змеиное племя надо извести, а кланы и без них смогут жить не хуже.
Вопрос только в том, как именно осуществить этот выдающийся во всех отношениях План.
Как ни странно, ненависть к изгнавшим его Учителям не породила приязни к племени Ведунов. Дни сменялись днями. Чарус шёл на закат. Он не знал этого, однако лишь ненамного отстал от Твер-дислава и Джейаны. В свой черед море открылось и ему.
Поколебавшись некоторое время, он подобрал плоский камешек с белым пятном на одной из сторон. Подбросил в воздух. Белое пятно оказалось сверху, и Чарус повернул вдоль берега на север.
* * *— Вот они, поморяне! — торжествовала Джей-ана, не забывая показать Твердиславу язык. — Здесь всё и найдем.
— Ага, гак они тебе Корабль и подарят, — возражал практичный Твердислав.
— Может, и не подарят. Может, взаймы дадут. Или просто до острова довезут.
— Что они на нем забыли, на этом острове?! — не выдержал парень. — Страх на страхе? Или им того летучего зверя покормить требуется? Да не пойдут они! И я бы на их месте не пошел, — слукавил он. — Отдариться нам нечем. Так что будем делать? Я бы предложил — вязать плот да и трогаться помаленьку. След-то совсем рядом.
Джейана неприязненно покосилась на ровное, сверкающее море. Казалось, встань сейчас на него, чародейством придай поверхности упругость — и ступай, куда тебе нужно. Дорога прямая и гладкая, лучше не придумаешь. Да, по такой погоде может показаться, что свяжи плот — и без труда достигнешь хоть дальнего Заморья!
Она уже готовила едкий ответ, когда Бу внезап-
но и резко повернулся — в полусотне шагов из-за сосен на прибрежный песок вышла высокая фигура.
— Иван! — невольно ахнул Твердислав.
И точно — великан спешил к ним навстречу, нелепо размахивая руками, точно пытаясь удержать равновесие. До него оставалось ещё добрая сотня шагов, а Джейана уже вся подобралась, точно дикая лесная кошка, готовящаяся к прыжку.
Вместе с Иваном шла чужая магия. Очень сильная и очень злая. Джейана чувствовала её, подобно тому, как обычный человек ощущает запахи цветов и трав — и бесполезно объяснять, что за аромат разлит в воздухе тому, у кого от простуды намертво заложен нос. Так же и с волшебством. Твердислав при случае мог сплести очень сильное заклятие, однако особой чувствительностью к чужим чарам он никогда не отличался.
На миг Джейане показалось, что по берегу к ним спешит не Иван, а какой-то жуткий подменыш, обманный морок, чародейная тварь, созданная им на погибель. Главная Ворожея Твердиславичей никогда не встречалась ни с чем подобным, и не было времени осторожными касаниями заклятий проверить, что же на самом деле оказалось сейчас перед ними.
— Стой! — срывая голос, взвизгнула Джейана. Да, да, именно так, позорно взвизгнула, точно девчонка, впервые в жизни увидавшая болотного листоеда — тварь жуткую обликом, но притом совершенно безобидную.
Твердислав, не задавая вопросов, сцепил руки перед грудью и зажмурился, гртовя какое-то своё чародейство, чародейство юношей. Джейану он понял не то что с полуслова, а, наверное, с полувзгляда, уловив её страх и неуверенность.
Иван покорно остановился.
— И ни шагу вперёд! — как можно более грозным голосом провозгласила Джейана. Правда, при
этом она была совершенно уверена, что стоит этому Ивану пустить в ход свою истинную магию… Однако великан вёл себя вполне смирно.
— Нам надо поговорить, — он не пользовался мыслеречью, как и в прошлый раз.
— Говори оттуда! — распорядилась Джейана. Великан пожал плечами — нарочито, напоказ, так, чтобы заметили и разглядели.
— Славно ж вы меня встречаете, друзья.
— Кто сидит у тебя на сердце? — перебила Джейана.
— Что-что? — деланно удивился было гигант, однако же упорствовать не стал. Плечи его внезапно опустились. — Ты почувствовала… Скажи мне, что?! — Тон его внезапно стал чуть ли не просительным.
“Кто сидит у тебя на сердце” означало, что человек несёт с собой какую-то магическую угрозу для остальных, угрозу, о которой он сам порой и не подозревает, если, конечно, наложившие заклятие достаточно искусны. О таком рассказывал Джейане Учитель, рассказывал длинную и грустную повесть, как однажды — в другом, совсем-совсем другом мире — злобная нечисть вот так заколдовала одного хорошего человека, а с ним ещё двенадцать его братьев с сестрами, так что могучие чародеи того мира очень испугались того, кто сидел у этих тринадцати на сердцах, и разослали их во все концы своих владений, а когда один вернулся и показалось тем волшебникам, что сидящий у него на сердце оживает, то убили они несчастного. Правда, и сами несдобровали — совесть замучила.
