Валерий Вотрин - Последняя чаша гнева
Как ни кричи.
Как ни кричи.
Шагают, взгляда не тая,
От них все в ужасе бегут
В чужие дальние края.
Слепцы идут.
Слепцы идут.
На Де-Мойре существовало древнее поверье: если вдруг откуда-то нежданно-негаданно является длинная вереница Слепцов, быть страшной беде. От Слепцов нужно было бежать, ибо если кто хоть раз взглядывал в их зрачие-незрячие глаза, тот погибал. Ибо Слепцы были — Слепцы Судьбы. Они несли вести, ужаснее которых не могло быть.
В тот вечер Чойс ехал во главе конного отряда, который был отдан в его распоряжение. Недавно он стал помощником главнокомандующего объединенными силами Лиги Хаоэя. Кроме него, помощниками стали Роаберт, Бурис и Кальв. На кандидатуре последнего настоял бургграф Орун. Сейчас в обязанности Чойса входило патрулирование границы между фьефом Буриса Сдогнар и Княжествами Границы.
Ехали по густому лесу. Видимо, так выглядел континент Джерт, единственный обитаемый на Де-Мойре, до колонизации планеты в древности: сплошные буреломы твердых, отливающих синевой деревьев, переплетения гигантских древовидных папоротников, меж которых тянулись кверху плети жухлой синеватой травы. Чойс не понимал, почему сам Бурис заброшен высшим командованием далеко на восток, — охранять границы Ксойна, когда его собственное владение находится под угрозой. Видимо, у начальства были свои прихоти. К непониманию примешивалась тревога: минуту назад краем уха он уловил такой разговор:
— На юге видели Слепцов.
— Я тоже слышал. Быть беде…
Этими фразами перекинулись двое солдат в середине колонны. За свое пребывание здесь Чойс услыхал много легенд, которые подчас оказывались вовсе не легендами, а страшной реальностью. Но о неких загадочных Слепцах он слышал впервые. Видимо, поэтому он насторожился и приказал ехать медленнее, внимательно оглядываясь по сторонам. Они выехали из леса и очутились в холмистой местности, кое-где резко понижающейся до появления глубоких ложбин, заполненных непроглядной тенью. Солнце уже заходило, и от этого ложбины казались черными норами, уходящими вглубь земли. Где-то здесь, по словам Буриса, и произошла схватка с хактами. Проехав еще немного, Чойс увидал и их самих.
Их было довольно много, темных кучек, разбросанных там и сям. Подъехав поближе, он отметил, что, несмотря на действие солнечных лучей и открытого пространства, одежда хактов осталась в относительной целости. Наверно, их хоронили в этой одежде и в ней же они восстали из земли: плотные коричневые плащи с кожаной подбивкой. Тела самих хактов окончательно разложились и были неузнаваемы. Но, во всяком случае, при жизни они были людьми.
Чойс спешился возле одного из трупов, желая внимательнее рассмотреть клинок длинного ножа ,валяющегося рядом с рассыпавшейся кистью. Он был покрыт золоченой резью рун. Череп трупа был расколот: каждый мужчина на Де-Мойре знал, что хакта может свалить только удар в голову.
Позади внезапно раздался сдавленный крик. Чойс резко обернулся. Молодой парень в круглом шишаке, с ружьем Фаулера в руках с ужасом вперился во что-то, находящееся за спиной Чойса. Чойс посмотрел туда и увидел их.
Из черного зева одной из глубоких ложбин медленно выходила вереница странных фигур в широких балахонах. Фигуры казались какими-то расплывчатыми, будто сотканными из той темноты, которую только что покинули. Приглядевшись, Чойс со смешанным чувством понял, что непонятные фигуры ступают по воздуху, поднимаясь будто по невидимой лестнице вверх. Их шаги были неверны, руки крепко лежали на плечах друг друга, но сами фигуры в то же время были исполнены какого-то удивительного равновесия. Это и были Слепцы Судьбы.
Чойс повернулся к своим людям. Как и следовало ожидать, они стояли, скованные мистическим ознобом, тем ужасом, который на протяжении веков внушался им таинственными Слепцами. Чойс повернулся к ложбине. Величественно-страшное шествие поднялось уже довольно высоко. Вдруг, сам не зная зачем, он рванул поводья на себя и пришпорил лошадь, которая, также обезумев, шальным галопом поскакала к пасти ложбины. Почти у самого ее зева лошадь круто поднялась на дыбы, чуть не скинув Чойса, который вовремя соскочил наземь.
Слепцы были над Чойсом. Теперь это были колоссальные темные силуэты в развивающихся рубищах-пелеринах, отчетливо рисующиеся в предзакатном небе. Их туманные лица были страшны. Будто сошедшие с древней картины Брейгеля, опираясь на тонкие извилистые посохи, Слепцы шли. И Чойс, боясь, что они исчезнут, оставив его без ответа на вопрос, с ударившей в голову хмельной отвагой, выдернув из ножен свой меч, закричал, и эхо его голоса вернулось к нему из горла ложбины:
— Кого? Кого следует опасаться им?
Огромные фигуры в воздухе остановились, будто споткнувшись, грозные неясные лица опустились к Чойсу, и он смело встретил убийственный взгляд. Поднялся ветер, солнце, покидая этот мир, осветило напоследок его и фигуры в небе ярким багрянцем, и сверху в порывах ветра донесся шепот, перерастающий в крик:
— Вольфганг! Вольфганг! Эдмунд! Эдмунд!
8
После этого происшествия к Чойсу перестали относиться как к безместному чужаку, неизвестно откуда свалившемуся на их землю. Его авторитет возрос, став чуть ли не непререкаемым, — ведь он не только видел злонесущих Слепцов, не только не умер при взгляде на них, но еще и получил ответ, чего вообще никогда не случалось. Мало того, после приключения возле ложбины Чойс получил прозвище — Эдмунд Любимец Слепцов. Как сказал ему Бурис, знаток подобных вещей, этим прозвищем Чойс должен был гордиться по праву как честно заработавший его. Но сам Чойс находился в сомнении. Ему не давал покоя странный ответ Слепцов, поставивших его в один ряд с Вольфгангом. Почему также и его должны опасаться люди Де-Мойра? Разве он не на стороне Государств Порядка? Разве он не хочет добра этому миру? И Чойс пришел к выводу, что Слепцы просто выжили из ума и потеряли рассудок. Глупые, тупые Слепцы они, а не Слепцы Судьбы.
Однажды они с Бурисом сидели в лесу у костра. Недалеко горели огни: там расположился отряд Чойса. Бурис приехал недавно, соскучившись по родному владению и наплевав на повеление главнокомандующего Хаоэя, указующий ему находиться на границе между Ксойном и Диондой. Разговор как-то сам собой зашел о том, как с недавних пор стали называть Чойса. Бурис сказал:
— Мы здесь любим присовокуплять к личному имени человека какое-нибудь прозвище. Потому, наверное, и делим прозвища на хорошие и плохие.
— Ты говорил, у меня хорошее.
— Да. У тебя — да. А вот Ланглоара называют Ноги В Дерьме.
Чойс засмеялся.
— По сравнению с этим мое звучит как хорал.
