Анатолий Нейтак - Попытка говорить 1. Человек дороги
К чему я всё это?
Да к тому, что, хотя выплеск энергии, запасённой в талисмане, превосходил по мощности мои чары скорости в несколько раз, решительного преимущества хозяин талисмана не получил. Кроме того, хотя на него работали рефлексы профессионального бойца, я тоже умею драться и лучше знаком с состоянием ускоренности, с его преимуществами и ограничениями. Но главное – я превосходил противника по темпу восприятия. Не так уж сильно превосходил.
Но мне хватило.
…к тому времени, как чары скорости сдохли, оставив на память жуткую головную боль, я успел надёжно спеленать резвого метателя ножей тремя независимыми контурами магических пут и безжалостно перебить кинувшихся в драку "псов". Оставшихся людей вывел из строя уколами парализующего хвоста подоспевший к середине скоротечной драки Страж.
Нет, всё-таки очень хорошо, что настоящих магов среди них не было. Иначе пришлось бы бить в полную силу, чтобы уцелеть. Как вопил тот охотник за рабами: "Иха! Влани!" А так… спору нет, амулеты и заряженные боевыми заклятьями жезлы дают в драке серьёзное преимущество – но лишь перед лицом равного противника. И в открытом столкновении. Я же воспользовался всем, чем мог: внезапностью, преимуществом в скорости, помощью Стража (а серьёзное охранное заклятье и хороший маг не вдруг обезвредит). В общем, не оставил противникам ни тени шанса. Но убивать тоже не стал никого.
Кроме того типа, который метнул в Ладу зачарованную иглу и получил её в собственную грудь. Этот уже начал остывать.
Прежде чем убивать или миловать, надо бы разобраться в происходящем. Решить судьбу побеждённых я всегда успею, а вот воскрешать не обучен. И даже с подъёмом трупов у меня не очень. Не даётся мне некромантия, невзирая на преобладающий оттенок Силы. Не даётся по чисто психологическим причинам.
Так. Хватит рефлексировать, пора переходить к добыче и анализу фактов. Начиная с…
- Лада.
- Рин?
- Почему ты ушла от нашего костра?
- Меня позвали.
На мгновение я потерял дар речи. Позвали!
Так. А может, я просто немного не так понял, и Ладупозвали? Но ведь для этого надо…
Точно. Вот оно. Три широких шага к продолжающему слабо трепыхаться в магических путах метателю ножей. Нагнувшись, я достал из его вялой ладони предмет, похожий на серебряную трубочку с небольшим изгибом и сплюснутым концом.
- Тебяпозвали вот этим?
- Да.
- Но ведь ты сумела воспротивиться! Почему? Или манок был плохо сделан?
Видимо, к этому моменту хилла сообразила, что её краткие ответы меня не удовлетворяют, и объяснила с теми нотками в голосе, которые приберегают для повторения общеизвестных вещей:
- Я уже не та, что раньше. Не та, для которой ковался и заклинался этотимнар. Я принялаваилор. Меня смоглипозвать, но неподмять – благодаря тебе.
- Так. То есть вот эти парни – привет от твоих сородичей? От хилла?
- У меня нет иныхваишетан, кроме тебя, Рин Бродяга.
- Похоже, твои бывшие сородичи так не думают, – хмыкнул я.
В самом деле: чтобы сплести сеть заклятий и закрепить её в материальной форме волшебного манка для строго определённого существа, нужно знать это существо так, как могут знать только близкие, знакомые с древней и оч-чень непростой магией подобий. В трубочке, которую Лада назвалаимнаром, заключено отражение её души – не более и не менее. А это значит, что к моей хилла протягивает цепкие руки её прошлое.
Гм. "Моя хилла"? Я действительно так считаю?
Сунув серебряную трубочку в карман, я прошёл к тому из шестёрки нападавших, которому вернул метательную иглу. Выдернув из груди покойника заклятое оружие, я посмотрел в Глубину, приглядываясь к наложенным на иглу чарам.
Догадка благополучно подтвердилась. Окровавленная штука в моих пальцах вовсе не предназначалась для убийства, а только лишь для обездвиживания. Но соответствующая магия, настроенная на хилла, для человека оказалась смертельной, несмотря на все защищающие его амулеты. Собственно, такая иголка могла бы убить и меня… или, как минимум, освободить моего Двойника, что немногим лучше смерти. Опасная штука. Но она подтверждает уже сделанный вывод: эти ребятки, с которыми я так ловко разобрался, не хотели убивать Ладу.
А чего они хотели?
Вернувшись к метателю ножа, который уже прекратил бесполезную борьбу с магическими путами, я присел рядом. Снял защищающие его амулеты (невзрачный браслет и ожерелье из пяти камней на одном кожаном шнурке), после чего поймал его взгляд своим.
- Успокойся, – сказал я медленно, низко, в особом ритме. – Я хожу своими путями и хочу сохранить тебе жизнь. Тебе и твоим товарищам. Но сначала я хочу получить ответы на некоторые вопросы. И ты мне ответишь, потому что это в твоих же интересах. Если хочешь освободиться, ты не станешь обманывать меня.
Искусстволамуо годится не только для разговора. С его помощью можно подчинять чужую волю… вернее, достичь той убедительности, когда противоречить говорящему просто не хочется. Этакая смесь магии с гипнотическим внушением. Мне случалось успешно применятьламуо подобным образом даже по отношению к магам: ведьламуо – это всё-таки не магия. Это искусство ближе к природным умениям и медитативным техникам.
Если бы я намеревался допросить метателя ножа, а потом свернуть ему шею, у меня бы вряд ли что-то вышло. Но так как я был искренен, он мне поверил.
В ходе беседы с проигравшим выяснилось, что зовут его Дарван Орех; как и пятеро остальных, он наёмничал, выполняя за плату различные поручения деликатного свойства. Некогда он работал в Попутном патруле рядовым бойцом, но ушёл на вольные хлеба ради менее надёжных, но зато и более щедрых заработков на грани законности. В общем, обычная история.
Относительно последнего поручения, которое им не удалось выполнить благодаря моему вмешательству, Дарван Орех сообщил вот что.
Серебряную трубочку –имнар – вместе с зачарованной метательной иглой и тридцатью золотыми задатка, по пять монет на каждого, им вручил субъект, велевший называть себя Гонцом. Этот самый Гонец подсел к отдыхающим наёмникам в трактире Одноглазого, что возле восточных ворот города Эббалк, находящегося на расстоянии пяти с половиной иламми – то есть километрах примерно в сорока, менее одного дневного перехода отсюда. Наниматель был не человеком, а хилла, как и Лада: с белой кожей, лишённой намёка на волосяной покров, зато усеянной мелкими ромбиками, как у рептилий, с глазами без белков и пальцами без ногтей.
Ладу Гонец назвал своей беглой родственницей и велел доставить её в тот же самый трактир как можно быстрее. Живой и желательно невредимой. После чего, мол, выдаст исполнителям ещё по пять монет на брата.
