Олег Угрюмов - Все демоны: Пандемониум
Впрочем, прекрасной она была приблизительно тогда, когда тролли покоряли Пальпы. Теперь прелестные ярко-желтые бородавки поблекли и даже как-то сдулись; пупырчатая кожа болотного цвета, висевшая в незапамятной юности привлекательными складками, приобрела местами белесый оттенок и стала почти что гладкой; крохотные красные глазки постепенно увеличились и напоминали размерами небольшой орех; а из огромного широкого рта уже давно не капала густая слюна. Клыки ее утратили былую остроту, когти на ногах сточились, шерсть за ушами вылезла. Что ж, время не щадит никого: ни царей, ни мудрецов, ни красавиц — особенно тех, что прожили уже два отмеренных природой века.
Но любящий взгляд родных не замечал горьких примет старости. Для них Вабулея оставалась прежней — все той же неподражаемой властной гоблиншей, чей кокетливый взгляд сводил с ума самых храбрых и отчаянных мужей, заставляя их совершать безумства и подвиги. И она по-прежнему верховодила своим кланом, крепко держа в маленьких морщинистых ручках бразды правления.
Так повелось еще в те годы, когда ее сердца и когтистой лапки добивался молодой и задорный Хупелга, вождь Плупезов. Он загрыз трех соперников в ритуальном поединке и сделал предложение красивейшей из гоблинш Желвацинии, стоя над их скрюченными телами и сплевывая жесткую шерсть.
Муж — хозяин в доме, пока не пришла жена.
Пьер БенуаВабулея любила рассказывать потомкам об этом подвиге супруга. Она вообще любила его до сей поры и бережно хранила воспоминания о славном Хупелге. Горе тому из молодых Плупезов, кто посмел бы не явиться на ежегодный вечер памяти знаменитого пращура и не выслушать от начала и до конца его прощальное письмо, адресованное обожаемой жене.
Итак, согласно гениальному режиссерскому замыслу бабушки, все гоблины чинно расселись вокруг стола, сделанного с величайшим искусством из одеревеневшего от старости огромного губчатого гриба, на котором был накрыт поминальный ужин, и заинтересованно вытаращились на старейшую. Вабулея не любила, когда письмо Хупелги слушали равнодушно или вполуха, и строго карала провинившихся отлучением от мирских радостей. А поскольку ни один гоблин не в состоянии прожить и дня при сухом законе, то все старались, как могли. Младшие взволнованно стучали по утоптанному полу широкими плоскими ступнями; женщины растроганно терли глазки подолами юбок; а мужчины, как и должно сильному полу, сдержанно умилялись и грустно шевелили ушами.
Стол манил их ароматами орехового печенья из сушеных червей и супа из домашней плесени, аппетитным видом свежих слизняков, грудами фосфоресцирующих грибов, вяленой рыбы и божественным видом сосудов, полных эля. Однако они твердо знали, что нельзя притрагиваться ко всему этому великолепию без риска для жизни, пока не завершится поучительная и торжественная часть вечера.
Выпивка без торжественной части теряет свое воспитательное значение.
Владимир ГолобородькоСтарейшая откашлялась, высморкалась и начала:
«Любезная Вабулея. Если ты получишь это письмо, несравненная лягушечка моя, значит, злой рок тяготеет надо мною и я больше никогда не увижу ни тебя, ни наших головастиков, ни родную пещерку, в которой ты подарила мне столько упоительных минут совместной идиллии.
Коварный судья Бедерхем, что славится на весь Ниакрох своей жестокостью, воспылал ко мне яростной нелюбовью. Сие неудивительно, ибо этот страшный и опасный демон, один раз в году извлекаемый на поверхность из пылающих глубин преисподней, известен тем, что ненавидит все сущее, и мы, гоблины, не исключение.
Знающие существа говорят, что карает он и виновных и безвинных, и правых и неправых, и добрых и злых. Смерть и разорение сеет он в ближних и дальних пределах; сердце у него каменное, потому невозможно тронуть его ни слезами, ни молитвами. А могущество его безмерно, оттого бесполезен и подкуп. Ибо что жалкий смертный может предложить барону, повелителю западных пределов царства подземного? Впрочем, поговаривают, что берет он взятки борзыми козлятами; но уши мои трепещут, как лист лопуха на ветру, при мысли о том, что сей слух распускает сам Бедерхем, дабы иметь повод учинить лишнее разбирательство и грозную кару над теми доверчивыми несчастными, кто клюнет на его уловку.
Но твердят мне, что Бедерхем — заядлый и знатный охотник. Ты же знаешь, что борзые козлята — лучшая приманка для водяных туполобов и пещерных кривоногов, ибо даже они не могут догнать этих распроклятых козлят и так увлекаются погоней, что не обращают внимания на ловца, выслеживающего их самих как добычу.
И вот, сладкая моя улиточка, я принял решение: отправлюсь ловить мерзких козлят. Может, удача улыбнется мне. Говорят, мой прапрадедушка однажды таки отловил одного борзого козленка — правда, на эту охоту он потратил дюжину лет и еще три полных оборота солнца. Но надеяться больше не на что. Отправлюсь и я скакать по горам. Авось с помощью пращура всех гоблинов Пупасана Ушастого управлюсь до дня летнего солнцестояния — чтоб ему никогда не солнцестоять!
А ты не грусти, мой кислый глоточек эля. Ежели придет вызов в суд, не тревожься, а посыльным отвечай, что я ушел на охоту и вот-вот буду назад. И не забывай твердить, что никаких вавилобстеров я — честный гоблин и порядочный семьянин — в своей жизни никогда не крал. Что же до самих вавилобстеров, то перегони их пока на дальние пастбища.
Засим целую все твои пупырочки и бородавочки. Что бы там ни болтали злые языки, знай, дорогая жена, что за всю свою жизнь я ни минуты не сожалел о том, что это не меня загрызли соперники на ритуальном брачном турнире.
Да поглотит пламя преисподней мерзкого Бедерхема.
Твой верный и преданный супруг и отец твоих одиннадцати отпрысков, Хупелга».
— С тех самых пор, — вздохнула Вабулея, — моего дорогого мужа больше не видели. — Она бережно свернула письмо и спрятала его в пустую раковину. — Но вот уже два поколения наших соплеменников из уст в уста передают легенду о скачущем гоблине. Говорят, он прыгает в горах, догоняя неуловимых борзых козлят, и встреча с ним сулит счастье охотнику. — Гоблинша грозным взглядом пресекла жалкую попытку зятя дотянуться до рога с элем. — Надеюсь, когда-нибудь он их все-таки поймает.
* * *Беседа в картинной галерее уже приближалась к концу; с каждой минутой неотвратимо надвигался грозный день летнего солнцестояния, а Зелг да Кассар все еще был счастлив.
Блаженны те, кто наскоро пролистывает мрачные семейные хроники и не забивает себе голову всякой чепухой. Блаженны. До поры до времени.
