Александр Данковский - Папа волшебницы
— Хайле, — раздалось над ухом, и перед внутренним взором тут же — совершенно без моего желания! — возникла картинка лежащего на спине человека. Причем именно картинка, рисованная, довольно схематичная, как в словарях. Вот именно — словарях.
— Юике, — снова голос и снова картинка, на этот раз человека сидячего.
Я потихоньку сел.
Следующее слово оказалось совершенно незнакомым. Но я потихоньку открыл глаза. Перед моим лицом тут же оказался лист бумаги с нарисованным стоящим человечком.
"Байаге", произнес в голове совершенно незнакомый голос.
— Байаге, — тупо повторил я.
Лист бумаги с громоподобным шорохом упал на пол (ей-ей, до сих пор не знал, что шорох бывает громоподобным, а вот, поди ж ты), и я увидел сияющее лицо Лиины. Похоже, ее эксперимент удался, и она всячески пыталась передать мне свою радость по этому поводу.
Мне, откровенно говоря, было не до радости — все же голова гудела, а во рту словно стадо верблюдов прошло, принеся на копытах пески пустыни и оставив на память органические следы своего пребывания. Но я честно постарался улыбнуться в ответ. Затем знаком показал, что хочу пить.
Юлька кинулась за чашкой, а Лиина произнесла "ауга", в ответ на которое в голове появилось изображение истекающей водой руки. Кстати, по-испански вода, если не ошибаюсь, "агуа". Думаю, просто совпадение.
Опуская подробности, скажу, что в мою голову действительно закачали словарь. Причем пользоваться им надо было еще приноровиться. Ежели переходить на язык метафор нашего мира, то это была компьютерная программа, сопоставляющая рисунок со звуковым файлом и наоборот. Подспорье, конечно, хорошее, но разговаривать с его помощью было не проще, чем общаться с арабом, впервые взяв в руки русско-арабский словарь. Даже если чужеземные слова в нем написаны не вязью, а кириллицей. Поди, например, пойми, обозначает такая-то картинка — ну вот хоть та же рука из умывальника — "вода", "литься" или "кран"? Я тут же попытался найти ответ, сперва использовав свои более чем худые художественные способности, а потом просто заведя Лиину в ванную комнату (кажется, мне удалось ее при этом смутить). Сначала пустил воду, потом налил ее в чашку, потом стал медленно выливать — и каждый раз с вопросительной интонацией произносил "ауга". Оказалось, это таки вода. Лиина поняла, в чем вопрос, выдала перевод слов "лить" и "кран", я их тут же записал на бумагу (благо, письменных принадлежностей теперь хватало, и не было необходимости издеваться над продукцией киевских картографов).
К счастью, "программа" была "с открытым кодом" и позволяла "надстраивать" себя блоками из обычной человеческой памяти. Так что, скорее, получил я в голову не словарем, а неким пособием по изучению языка.
На первый раз в меня вкачали не более сотни слов. Посмотреть, как я это переживу. Ничего, не умер, а после пары часов общения с Лииной (точнее, попыток общения, активно сдобренных пантомимой и пояснениями неугомонной Юльки, основанных черт-те на чем) даже немножко освоился.
Такие сеансы со мной Лиина проводила через два дня на третий, а приходила каждый день, помогая освоить полученные знания. Ежели угодно, перевести пассивную лексику в активную. И просто поговорить, чтобы я самым обычным, человеческим образом запоминал простейшие речевые формы. Кстати, после того эксперимента в умывальной комнате на "вкачиваемых" картинках появились специальные обозначения для глаголов, существительных и прилагательных. Все-таки лексические законы оказались одинаковыми для двух миров. А вот имелись ли тут склонения, спряжения, падежи и прочие правила изменения слов в зависимости от обстоятельств, я пока не выяснил.
Надо заметить, что осваивать язык получалось у меня на удивление неплохо — вероятно, "ментальное колдовство" расшевелило некие зоны мозга, отвечающие за лингвистику. Плюс, отвлекающих факторов было немного. К концу недели в моем распоряжении оказалось около двух тысяч разрозненных слов и выражений. Моя первая учительница английского в свое время утверждала, что для общения на бытовом уровне этого вполне достаточно. По-моему, она была не права.
Впрочем, заботило меня другое: на фоне моих полиглотических успехов взбунтовалась Юлька. Во-первых, она привыкла к тому, что по языковому вопросу круче ее в доме никого нет. (Однажды, когда жене пришлось пригласить в дом какого-то иноземного партнера, Юля, тогда еще десятилетняя, бойко работала переводчицей с английского и обратно и чрезвычайно этим гордилась). Во-вторых, она терпеть не могла, когда ее считали маленькой и запрещали то, что дозволено взрослым. А тут был именно такой случай: я уперся рогом.
— Юля, это не игрушка, это мозги. Я не позволю кому бы то ни было копаться в твоей замечательной умной головке.
— В своей же позволил.
— Мы договорились, что это эксперимент и что именно я выступаю подопытной крыской.
— Так нормально ж все закончилось.
— До "закончилось" тут еще далеко. Да ты ж и сама видишь, что это не слишком помогает в изучении языка. Все равно приходится додумывать, переспрашивать, записывать и зубрить.
— Но помогает же.
В общем, спорили мы долго. Я говорил, что дети вообще лучше взрослых учат язык, просто попадая в языковую среду. Напоминал ее собственные успехи. Предлагал после каждого сеанса составлять словарик, который она бы заучивала обычным способом. Ее все это не устраивало, исчерпав аргументы, она ударилась в слезы и даже пригрозила, что уговорит в следующий раз Лиину усыпить меня на подольше, а пока я буду в отключке, провести обряд накачивания мозгов над ней.
— Узнаю, что такое было — выдеру.
— Меня или Лиину? — даже сквозь слезы дочь не могла не ехидничать. Ибо ни разу за всю ее сознательную жизнь мне не пришлось использовать методы физического воздействия на ее ягодицы.
— Обеих.
— Боком выйдет.
— Придется рискнуть.
Лиина, придя на следующий день, явно что-то почуяла. Дочь, вооружившись фломастером и упрямством, все же затребовала сеанс гипноза. Причем мастерски изобразила все в лицах, скопировала даже мелодию и манеру петь, выстукивая ритм костяшками по обложке своей единственной книги. По-моему, именно это почему-то сильно подействовало на Лиину (дочка ее загипнотизировала?), и она согласилась.
Но возразил я. Гостья предложила для начала закачать в Юлю "совсем маленький кусочек" (это дословный перевод), но я был непреклонен, как останкинская телебашня. Лиина настаивать не стала. Оставшаяся в меньшинстве Юлька ушла к себе дуться вместо того, чтобы посидеть на "обычном" языковом уроке. Лиину этот взбрык не слишком порадовал, и минут через двадцать она привела расстроенную барышню обратно. А потом они потратили часа два на составление обычного бумажного словаря. Старшая из дам рисовала картинку и произносила слово, младшая его записывала. Получился изрядный список — слов на 70. Причем, по-моему, Лиина пыталась запоминать изображение Юлькиных каракулей — не иначе, чтобы нашу письменность выучить. А затем воспоследовал настоящий экзамен — Лиина закрыла столбец букв, оставив только картинки, и стала тыкать в них пальцем. Так как часть слов была нам знакома по прошлым урокам, дочь с грехом пополам справилась. Гостья дала понять, что завтра будет повторение процедуры. Юльхен вздохнула и принялась зубрить. Вроде бы ни двойкой, ни поркой ей не угрожали, но вид был точь-в-точь такой же, как когда она делает школьные уроки — "скучно, противно, но надо". Видать, стереотип сработал.
