Джон Марко - Великий план
– Если ты уже узнал все, что нужно, убей его! – приказал Симон. – Он все же человек. Обращайся с ним, как с человеком.
Казалось, Саврос потрясен.
– Ты привел его сюда для меня, – напомнил он Симону. – И теперь не мешай мне делать мое дело.
– Твое дело сделано, Помрачающий Рассудок. Если тебе нужно кого-то прирезать, купи себе на ферме козу. Он был трийским воином. Оставь ему хоть немного чести.
– Что это ты такой нежный? – с издевкой осведомился Саврос. Тонкий ланцет вращался в его пальцах. – Разве Рошаннов не учат вести допросы?
Симон вышел из темноты. В центре камеры стоял столик для приспособлений Помрачающего Рассудок: странная коллекция металлических предметов с остриями и щипцами, аккуратно разложенных на серебряном подносе. Рядом с мрачным блюдом стоял кувшин розовой воды. Саврос имел странную привычку смачивать губы своим жертвам прохладной жидкостью, заставляя их жаждать большего. Симон оттолкнул палача, взял кувшин и поднес его к губам трийца, налив воды ему на губы и язык. Несчастный застонал от благодарности.
– Что ты делаешь? – возмутился Саврос.
Симон ничего не ответил. Продолжая лить воду, он взял со стола нож. Этот был не таким красивым, как остальные. Он был широким и тяжелым, с зазубренным лезвием, как пила мясника. Симон крепко сжал рукоять и подался вперед так, что его губы почти коснулись уха пленника.
– Хорошей тебе смерти, воин, – просто сказал он и погрузил клинок в сердце трийца.
Из горла несчастного вырвался хриплый вскрик. Руки сжались в кулаки, сотрясая кандалы и длинные крепкие цепи. Глаза широко раскрылись, секунду осмысленно смотрели на Симона, а потом погасли. Симон вернул на стол кувшин, потом – нож и спокойно поглядел на Савроса. У Помрачающего Рассудок от изумления отвисла челюсть.
– Ты его убил! – пролепетал Саврос.
– Ты как кошка, которая играет с птицей, – резко бросил Симон. – Я не намерен смотреть на эти глупости.
– Я с ним не закончил! – взвыл Саврос. Он бросился к обмякшему телу, пытаясь нащупать пульс. – Я скажу Бьяджио, что ты сделал!
– Я сам ему скажу. Ну, что он говорил? Я слышал, как ты упоминал Вэнтрана. Он в Фалиндаре?
Саврос не слышал вопроса. Он водил тонкими пальцами по спине своей жертвы, восхищаясь собственным искусством и ловя кожей лица уходящее тепло тела. Симон нетерпеливо переступил с ноги на ногу. В те дни, когда Саврос служил императору, он был одним из любимцев Аркуса, членом его привилегированного «железного круга». Теперь он стал изгнанником, как и прочие сторонники Бьяджио, и застрял на Кроуте. Никому из них не нравилось здесь жить, но, похоже, Саврос переносил изгнание хуже остальных. Помрачающий Рассудок всю жизнь провел в Черном городе, занимаясь своей мрачной профессией. Он привык к изрыгающим дым трубам военных лабораторий и сырости подземелий. Чистый океанский воздух вызывал у него депрессию. Однако он все еще пользовался привязанностью Бьяджио, а это означало, что он может влиять на графа. Симон понимал, что нельзя заходить с ним слишком далеко.
– Саврос, – настоятельно спросил Симон, – что он говорил? Вэнтран в Фалиндаре?
– Он был такой красивый, – рассеянно ответил Саврос. – Я хочу еще такого!
– Вэнтран…
– Да, да! – вспылил палач. Саврос отпустил мертвеца и повернулся к столу. Вынимая окровавленные ланцеты из жилета, он стал раскладывать их на серебряном подносе, недовольно хмурясь. – Все так, как ты и подозревал, шпион! – Он выплюнул это последнее слово, словно ругательство. – Вэнтран в Фалиндаре с женой.
– Что еще он сказал? – продолжал спрашивать Симон.
– А, да выучи ты этот проклятый язык! Или ты нас не слушал?
Симон ощетинился, но промолчал. Среди тех, кто бежал с Бьяджио на Кроут, щелкающую трийскую речь понимал один только Саврос. Он однажды объяснил, что «должен знать язык тех, с кем работает». И у Савроса была способность к языкам, которой Симон мог только дивиться. Это была первая поездка Симона в Люсел-Лор – и он надеялся, что она станет и последней. Он попытался выучить хотя бы несколько трийских фраз, но Саврос оказался плохим учителем, а Симон – отвратительным учеником. И с тех пор их враждебность только усилилась.
Симон осторожно наблюдал за Савросом, глядя, какчон своими запятнанными руками превращает белое полотенце в красное. Он заметил какой-то блеск в неестественных глазах Помрачающего Рассудок – в ярких синих глазах что-то пряталось. Он не сказал всего.
– Что еще? – спросил Симон. – Я знаю, что ты не все мне сказал.
– Неужели знаешь? – нарочито изумился Саврос. – Ты же Рошанн, Симон Даркис. Тебе полагается быть наблюдательным. Что я узнал? Можешь догадаться?
– Перестань дурачиться, – приказал Симон. Саврос уступил, гадко улыбнувшись.
– Есть ребенок, – с удовольствием сообщил он. – У Вэнтрана дочь.
У Симона оборвалось сердце.
– Дочь? Сколько ей лет?
– Очень маленькая. Еще младенец. Может, год. Может, больше – не знаю. Но она живет с ними в крепости. – Саврос отложил грязное полотенце. – Похоже, тебе придется вернуться, а?
Симон поморщился. Этого ему хотелось меньше всего.
– Вэнтран все еще чего-то ждет, – добавил Саврос. – Тебе надо сказать об этом Господину. Скажи ему, чтобы он перестал возиться со своей вендеттой и увез нас с этого проклятого острова.
Симон мрачно пообещал себе, что он непременно так и сделает. Он в последний раз взглянул на мертвого воина, висевшего на цепях. Безжизненные глаза были широко открыты и устремлены прямо на него. Невидимый ветерок раскачивал тело, заставляя цепи греметь. У Симона было такое чувство, будто он вымазался в грязи. Обратный путь из Люсел-Лора был долгим и неприятным, но этот воин гордо переносил все унижения. Сидя связанным в вонючем корабельном трюме, он почти не говорил и не ел. Симон посмотрел на исхудавшее тело, изуродованное безумными творениями Помрачающего Рассудок. Только Савросу удалось сломить железную волю трийца, и всего за несколько часов.
– Как его звали? – тихо спросил Симон.
Саврос изумленно воззрился на него:
– Что?
– Его имя. Как его звали?
– Я обучил тебя этой фразе, – напомнил ему Саврос. – Разве ты сам его не спросил?
Симон покачал головой. До этой минуты ему не хотелось знать имя своего пленника.
– Хакан, – сказал Саврос и вздохнул. – Какая обида. Он мог прожить гораздо больше.
– Хакан, – повторил Симон. Потом он посмотрел на Савроса и ядовито сказал: – Я рад, что убил его.
Не сказав больше ни слова, Симон стремительно вышел из камеры. Он проскользнул через железные ворота, отделявшие темницу от остальных катакомб, и попал в винный погреб графа, где дремали тысячи бочек бесценных вин, наполняя воздух сладким ароматом. Большинство были из собственных виноградников Бьяджио: это был нектар, который высоко ценился по всей империи. Целая армия слуг графа ухаживала за виноградниками, а в погребах рабы в ошейниках ворочали тяжелые бочки и пробовали вина, дозревающие до идеального букета. На проходившего мимо Симона рабы не обращали внимания. Они знали, что он – любимец графа, но не лорд Нара. Он был Рошанном, а это означало, что он – слуга графа, то есть практически ничем от них не отличается.
