Юрий Нестеренко - Крылья
Какое-то время в классе все оставалось по-прежнему. Я понимала, что все вместе они все равно сильнее меня, а потому постепенное улучшение моих бойцовых качеств не произведет должного впечателения. Ответный удар должен быть внезапным и сокрушительным.
Умом-то я это понимала, но знали бы вы, как трудно было терпеть издевательства, не пуская в ход свежевыученных приемов! И я до сих пор горжусь, что мне это удалось.
И вот наконец я решила, что пора. Удар, разумеется, следовало наносить по одному из вожаков; всех их я ненавидела одинаково, и потому чувства не помешали мне сделать разумный выбор — то есть предпочесть самого слабого противника. Так что я не стала связываться с мальчишками, хотя, скорее всего, сумела бы отдубасить и их, пусть и не без ущерба для собственной физиономии, а выбрала Йанату Тниирен. Да, эта зловредная маленькая дрянь с визгливым голосом была тезкой моей матери, что злило меня еще сильнее. Когда она в очередной раз дирижировала толпой своих подружек и прихлебательниц, я предложила ей встретиться после уроков. Ее это ужасно позабавило, и она, конечно, согласилась. Полюбоваться на потешное зрелище показательного избиения «уродки-палачки» на пустыре за школой собрался, естественно, почти весь класс. Едва Тниирен, гаденько улыбаясь, подошла ко мне, как я набросилась на нее.
Она, разумеется, ожидала, что я буду драться по-девчоночьи, бестолково махая руками и царапаясь, и никак не думала, что в первую же секунду получит удар ногой в живот, а потом — сразу же кулаком снизу в челюсть… Не прошло и минуты, как она, громко вереща и заливаясь слезами, позорно бросилась бежать, но я догнала ее, повалила и продолжила избивать. Я уже знала, где на теле аньйо расположены болевые точки, и метила именно туда. Все было, как в моих мечтах: она корчилась и визжала: . «Не надо, пожалуйста, Эйольточка, не надо!!!» — «Ах так, значит, теперь я Эйольточка?» — рычала я, молотя по ее ненавистной роже…
Одноклассники даже не сразу поняли, что происходит, тем более что я в экстазе била по воздуху крыльями, поднимая тучи пыли. Когда двое мальчишек попытались нас разнять, я попросту отшвырнула их.
Лишь вчетвером им удалось оттащить меня от моей жертвы. Та лежала, всхлипывая, в пыли и даже не пыталась подняться; лицо ее превратилось в сплошной кровоподтек.
Ее отец, йартнарский дворянин, попробовал потом предъявить претензии и даже заявился с этой целью в наш дом, но отчим спокойно заметил ему, что с удовольствием побеседует, только не здесь, а в покоях Тайной Канцелярии. Как видно, за Тнииреном-старшим и впрямь водились какие-то грешки — может быть, и вполне невинные, но страх сам себя кормит, так что он сразу заявил, что его не так поняли, и поспешно откланялся.
Тниирен-младшая после перенесенного публичного позора утратила свое лидерство среди девчонок класса. Что интересно — с тех пор, если ей случалось обращаться ко мне, чего она вообще-то избегала, она всегда звала меня Эйольточкой.
Задевать меня больше никто уже не осмеливался. У меня было сильное искушение подкарауливать их по одному и воздавать каждому по заслугам, но я поняла, что это мне уже не сойдет с рук. Ну что ж, довольно было уже и того, что они оставили меня в покое.
Разумеется, теперь они ненавидели меня еще больше. Хотя, не будь я крылатой, у меня, пожалуй, был бы неплохой шанс самой стать вожаком, и те, кто вчера травил меня, теперь искали бы моего покровительства. Не могу сказать, впрочем, что это доставило бы мне удовольствие — они были мне просто противны. Но, конечно же, крылатой они не могли простить превосходства над собой. И даже те, что прежде, хотя и украдкой, осмеливались выражать мне сочувствие, не стали теперь моими друзьями. Может быть, им было стыдно прежнего малодушия и они не хотели выглядеть подлизами… хотя, по-моему, они просто рассуждали так же, как и учителя, — пока я отвечала их представлениям об убогости, они меня жалели, но когда я осмелилась как следует постоять за себя, они сочли это неприличным, и жалость их переместилась на избитую и сброшенную с пьедестала Тниирен. В общем, та же извращенная логика, которая заставляет добродетельных аньйо презирать служащих закону и справедливости палачей и сочувствовать кровавым душегубам, отправляемым на казнь. Так что в итоге вокруг меня образовался вакуум; одноклассники делали вид, что меня не существует, а я делала вид, что не существует их. Иногда, впрочем, я искоса наблюдала за ними. Меня, к примеру, позабавило, как быстро прежние любимые жертвы были вновь возвращены к своему статусу — не зачлись им, стало быть, заслуги в травле «уродки»…
Ну да дьявол с ними со всеми! Общение с живыми аньйо лишний раз показало мне, что книги — куда лучшие товарищи. Может быть, и отчим в юности пристрастился к чтению из-за отчуждения со стороны окружающих…
Мои тренировки продолжались, и к четырнадцати годам я уже вполне неплохо владела шпагой и легким мечом, метала ножи и стреляла из пистолета. Был у меня и свой личный тйорл по имени Йарре — подарок отчима на тринадцатилетие. Мама чуть не упала в обморок, когда впервые увидела меня верхом на этом подарке. Ибо Йарре менее всего походил на смирную скотинку, на которой пристало учиться ездить юной девушке. Нет, это был великолепный могучий зверь, шестьсот фунтов литых мускулов, перекатывающихся под лоснящейся черной шерстью, с гордо вскинутой головой и размахом рогов в три локтя — словом, из тех, что способны в одиночку отбиться от целой стаи твурков. Конечно, он не был совсем необъезженным, иначе просто убил бы меня, но норов свой показал сразу. В первый раз я не продержалась на нем и минуты. Беспомощно взмахнув крыльями, я грохнулась на землю и скривилась от боли. Йарре как ни в чем не бывало стоял на месте, являя собой воплощенное спокойствие, и лишь поглядывал на меня искоса круглым коричневым глазом. Мне показалось, что он ухмыляется.
Разумеется, я приняла вызов. И, разумеется, три минуты спустя снова валялась в пыли.
В общем, к концу дня я была вся в синяках и ссадинах, но расстались мы с Йарре противниками, уважающими друг друга. На следующий день я возобновила свои попытки и к вечеру наконец покинула седло тогда, когда этого захотела я, а не он, — но прошло еще несколько дней, прежде чем Йарре окончательно признал мою власть.
С тех пор нередко — особенно когда становилось тоскливо — я седлала Йарре и скакала прочь из Йартнара. Прочь от его узких улочек и душных грязных переулков, от помойных канав и зловонных кабаков, от развешанного во дворах белья и сушащихся на балконах перин, от серых сырых стен и угрюмых башен — прочь от бесчисленных аньйо, кишевших в городе, словно черви в трупе. Мы с Йарре мчались по зеленым холмам и перелескам, не ища дорог и не разбирая направления, и солнце, плававшее в лужах, летело брызгами из-под копыт, а мои крылья наполнялись ветром, и мне казалось, что я лечу над землей…
