Валерия Вербинина - Зеркало неба и земли
– Я не буду драться с тобой, – сказал он.
– Боишься? – поддразнил его Аэльрот.
– Нет, – сказал Тристан. – Но я бы хотел понять.
– Что?
– Как ты мог сразить дракона, – сказал Тристан, – если дракон – это ты сам?
Аэльрот опустил меч. Уголки его губ дрогнули, складываясь в подобие улыбки, и принц принужденно рассмеялся.
– О чем ты, убийца Морхольта? Я уничтожил дракона и принес его чешую. Разве этого мало?
– Ты отрезал прядь своих волос, – сказал Тристан. – Поэтому никто не должен был видеть тебя. Мне следовало догадаться раньше, что никакого дракона нет; но я сам был орудием зла. Я знаю, это Эссилт велела тебе убить меня.
Аэльрот оскалился по-волчьи, весь подобравшись. Он не спускал глаз с Тристана.
– Я люблю ее, – проговорил он.
– И я.
– Вот как? – только и сказал Аэльрот.
– Я бы дал убить себя за нее, – проговорил Тристан. – Скажи: ведь она захотела этого?
Аэльрот в нетерпении дернул щекой.
– Ты можешь сражаться.
– Мне жаль тебя, – промолвил Тристан.
Быстрее молнии Аэльрот кинулся на него: вряд ли другие слова оскорбили бы его так сильно, как эти. Тристан увернулся; меч, описав дугу, вонзился в шею его коня, и Тристан рухнул в пыль. Но дикая жажда жизни, ведомая одним лишь воинам на краю гибели, заставила его подняться. Повинуясь ей, он выхватил свой меч.
Аэльрот, пришпорив лошадь, мчался на него; Тристан кинулся на землю и, перекатившись, ухитрился подсечь лошади поджилки. Всадник упал; Тристан бросился на Аэльрота, придавленного телом коня и потерявшего меч, но его противник выхватил из-за отворота рукава нож и метнул его Тристану в грудь.
Лес ожил, совсем близко послышались голоса и стук копыт. Аэльроту кое-как удалось подняться; Тристан, собрав все свое мужество, вытащил нож из раны – и, случайно взглянув на свои руки, он не узнал их, а когда узнал, слезы радости потекли у него по щекам. Он вновь был собой. Тристан ощущал свое лицо – оно было точь-в-точь таким, каким он помнил его. Тристан повернулся к Аэльроту; он забыл обо всем, он готов был благодарить своего противника за то, что тот ранил его, но Аэльрот уже кричал:
– Идите сюда! Здесь Тристан из Лионеля, убийца Морхольта! Держите его!
Тристан понял, что нельзя терять времени: всадники были совсем близко. Вот первый из них въезжает на поляну; Тристан бросается на него, и всадник барахтается на земле, а Тристан на его лошади уже скачет прочь во весь опор.
Тристан скрылся в лесу. Люди Аэльрота едва не настигли его, но он счастливо ушел от погони. Боль в груди то и дело давала о себе знать, да и измученный конь нуждался в отдыхе. Тристан, убедившись, что опасность если и не миновала, то на время отступила, расседлал коня и пустил его пастись, а сам промыл, как умел, рану и перевязал ее. Он не мог удержаться от того, чтобы не поглядеть на отражение своего лица в ручье; оно казалось и знакомым до боли, и непривычным – ведь Тристан за время своего пребывания в Ирландии успел обжиться в новом теле. Он глубоко вздохнул и развел руки в стороны. До чего же приятно было вновь ощущать, как под кожей наливаются силой молодые мышцы, чувствовать себя юным, здоровым и почти бессмертным!
В ту ночь Тристан, несмотря на множество одолевавших его забот, впервые спал спокойно.
Едва занялось утро, он был уже на ногах. Пора было выбираться из леса; верно, что тот служил надежным убежищем, но он же легко мог и погубить Тристана. Если по его следу пустят собак, если его узнает кто-то из лесников, лихих людей или просто бродяг, которых всегда много скрывается в непроходимых чащобах, ему не жить. А Тристан так хотел жить! Он пытался сориентироваться по солнцу, но науки, даже самые простые, никогда не давались ему.
Последующие три или четыре дня он блуждал наугад, питаясь от случая к случаю. Иногда деревья смыкались над его головой, подобно крышке гроба, и ни один солнечный луч не проникал сквозь их густые ветви. Однажды Тристан спугнул медведя, а в другой раз поднял свирепого кабана, который клыками распорол брюхо его лошади. Тристан убил кабана и задал себе пир на славу.
Дальше он мог двигаться только пешком. Подумав, Тристан снял свою одежду, вывернул ее, выпачкал сажей и землей и надел наизнанку. Также он озаботился как следует измазать свое лицо, на случай, если рано или поздно ему попадется человеческая душа.
Деревья редели; Тристан упорно шагал вперед, обливаясь потом, – и, достигнув кромки леса, застонал. Вдали он различил очертания королевского замка; значит, сделав круг, он вернулся туда же, откуда пришел.
Шорох, раздавшийся в кустах позади, заставил Тристана обернуться; быстрым движением он положил ладонь на рукоять меча. Перед ним стояла большеглазая веснушчатая девочка, которая с серьезным любопытством рассматривала диковинного бродягу. Вслед за девочкой появился крепкий бородатый мужчина, тащивший охапку дров; заметив Тристана, он остановился.
– День добрый, – сказал Тристан.
Мужчина, ничего не ответив, подозвал девочку и заговорил с ней, указывая куда-то в сторону; тут только Тристан заметил шагах в пятидесяти от них понурую лошадь, запряженную в широкую телегу. Девочка убежала, и Тристан наблюдал, как ловко она влезла на телегу и схватила вожжи.
Мужчина подошел к Тристану.
– Солдат? – спросил он, указывая на меч, который хотя и был спрятан под одеждой, тем не менее нельзя было спутать ни с чем иным.
Тристан нехотя кивнул.
– Был, – объяснил он. – Это ваша дочь?
– Моя, – подтвердил крестьянин. – Куда держишь путь?
Тристан рассказал, как он приехал навестить своих родных, живших на побережье, и узнал, что их дом разрушила буря.
– Теперь я даже и не знаю, куда мне податься, – закончил он.
– Да, бывает, – согласился крестьянин. – У кого служил?
Тристан сглотнул слюну.
– У короля Артура.
В глазах крестьянина блеснуло нечто вроде интереса.
– Да-а, – протянул он.
Телега подъехала, и крестьянин стал нагружать ее. Девочка слезла на землю и тоже пыталась маленькими ручонками приподнять тяжелое полено. Тристан, спохватившись, взял сразу целую охапку дров и легко бросил ее на дно телеги; крестьянин одобрительно крякнул.
– Да ты богатырь, как я погляжу… Вот что: хочешь, я отвезу тебя к нашему королю? Хорошие солдаты ему, наверное, тоже нужны.
Тристан почувствовал, как у него пересохло во рту.
– Спасибо, – пробормотал он.
– Не за что, – сказал крестьянин. – Залезай.
Покорившись судьбе, Тристан сел в телегу. Девочка пристроилась с ним рядом, уперлась локтями в колени, прижала кулачки к щекам и глядела на дорогу. Крестьянин тронул вожжи, и лошадь, горбясь и кивая головой при каждом шаге, двинулась по направлению к замку. У Тристана было такое чувство, словно его везут на плаху. Пряди длинных спутанных волос падали ему на лицо, но он и не думал убирать их и только кутался в свой вывернутый наизнанку плащ.
