Оксана Демченко - Семь легенд мира
Драконий кряж высок и могуч, он щитом заслоняет дорогу сухим колючим ветрам, сохраняя приморье зеленым, приятно теплым и плодородным. Сам же он широк и подобен смятому листу пергамента, есть высокие сгибы и глубокие изломы. Самые высокие острые складки – пики гор – холодны, там весь год лежит снег и оттуда бегут в долины звонкие быстрые ручьи и реки. Они поют голосами весенних льдинок, разговаривают и смеются. А собравшись в потоки, более опасные, чем дикое стадо южных буйволов, ревут и ворочают огромные валуны….
Тоэль говорил, впервые не ощущая в себе боли утраченных крыльев. Оказывается, он нашел внизу, на земле, немало хорошего, просто не думал об этом, привык видеть мир день за днем. А теперь, в темноте опущенных век, снова открывал его для себя – совершенно иначе. Потому что Мира умела слушать и понимать, и ее понимание наполняло рассказ красками, светом, теплом. А если бы девочка смогла видеть, как бы украсился мир тогда!
К полудню камень тропы прокалился, а затем солнышко середины лета выпарило из тела остатки влаги, голос окончательно охрип, сошел на сиплый шепот с частым кашлем, язык стал шершавым и сухим, горло мучительно саднило от пыли. Его спас Амир, объявивший привал на пару часов самого злого пекла. Опытный караванщик знал поблизости узкую лощину, дающую даже немного тени от крутого юго-западного склона, и свернул туда. Тоэля поили чаем с молоком и медом, сердито укоряя Миру за издевательство над дорогим гостем. Напрасно. Едва караван двинулся в путь, «издевательство» повторилось. Она хотела знать, что такое море…
Когда день угас, и шатры пестрыми ночными цветами украсили склон у первого ручья после пустыни, он рассказал девочке о небе. Он придумал, как ей объяснить, еще днем. Раз Мира смогла понять солнце, осилит и звезды.
– Они такие же, как наше солнышко, но очень далеко. Так далеко, что уже не греют и сами малы, как острие иглы, в них остался один тонкий луч. Их много, и между ними в ночи нет света, только пустота и тишина. Я буду смотреть, а ты попробуй тоже, вместе со мной. Ладно?
– Давай.
Они смотрели долго, у Тоэля заболели глаза – небывалое для выносливого айри дело. У Миры – голова. Но потом она, кажется, все же поняла и увидела. Не так, как он, зрячий, но – увидела. И ушла спать молча, задумчивая и очень довольная.
Чтобы утром бесцеремонно растолкать его и потребовать новый рассказ. Она хотела непременно знать, что такое полет. Тоэль истратил полдня и остатки голоса, но настоящего успеха не добился.
– Я понимаю, – Мира утешала его без особой радости в голосе. – Только горы я с тобой отчетливо видела, пальцами ощущала, слышала. И даже пила их воду. А вот полет едва понимаю, и то – лишь умом.
– Не думал, что он так трудно дастся нам.
– Это потому, что я вдруг очень захотела его испытать, – тяжело вздохнула Мира, совсем тихо и непривычно грустно. – Тебе больно было утратить полет, я сейчас осознала. В нем счастье, ты его лишился и потому стал грустным. Вчера я почти поняла полет, когда увидела солнышко. Почти. Ты завтра уедешь?
– Сегодня вечером. Актам устал от неспешности каравана, он любит бежать, обгоняя свою тень. А ночью хорошее время, нет жары.
– Ты к нам больше не заедешь?
– Не знаю. Может, поищу вас лет через пять, когда жеребенок станет настоящим скакуном. Ты уж сама выбери ему имя, ладно? Это ведь твой конь.
– Он у меня на воспитании, – серьезно возразила Мира. – Пока буду звать Норимом.
– Северным ветром? Почему северным?
– Он станет с годами совсем седым, как снег, мне рассказывал подробно о зиме Старый медведь, давно. Ты обязательно приезжай посмотреть, мы будем возле Золотого моря. Я уверена.
И он обещал.
Потом долго и для самого себя неожиданно тепло прощался с Амиром, расспрашивая, как найти его милую и взбалмошную дочь Джами в городе Кумат, если придется. Да, пока его путь лежит на север, но потом – кто знает…
Он лгал. Боги! За все годы жизни в мире без крыльев – лгал едва ли не первый раз и не понимая толком, зачем. Мира просила объяснить и подарить полет. Это стало их тайной, не требующей оплаты или чужого участия. И у девочки будет полет, даже если для этого ему придется сражаться с Богами, в которых Тоэль не слишком верит. Век Миры короток, она ждать не может. А мечи – они железные и пока совершенно мертвые. Они подождут. И Старый медведь подождет, незнакомый северный мастер. Не последний же он в мире!
Очень давно айри слышал о птицах, огромных и могучих, живущих далеко за западным океаном. Если они существуют, то найдутся и согласятся поднять Миру в облака. Он станет настойчив. С точки зрения Тоэля, жизнь слепой девочки нельзя назвать счастьем и удачей, как бы она ни стремилась наполнить себя и даже весь караван радостью. Зато айри уже не решался говорить – «я несчастен и одинок». За два неполных дня гордые слова стали глупостью и неправдой.
Актам простился с сыном без огорчения, оставляя малыша в хороших руках. Вороной охотно обогнал караван и прибавил шаг на пустой тропе. День с его плавящим скалы жаром далек, ветер стих. Ночь пахнет прохладой, травами близкой степи. Можно бежать и радоваться приближению равнин, где звенит серебряный ковыль, журчат ручьи и бредут сытые разномастные табуны. А у самых западных гор, в селении Гриддэ, на берегу озера Дис, живет род Иттэ-Орт – древние друзья уже во многих поколениях. Почти кровная родня. Скорая встреча с ними наполняет бег смыслом. Лучшие гриддские кони уникальны во многом. Например, они владеют всеми аллюрами и выбирают безошибочно тот, что наиболее хорош к каждому случаю.
В дальнем забеге нет лучше иноходи, мягкой и экономной по силам, резвой и ровной по ходу. Актам стлался над равниной, неведомым людям чутьем ступая в темноте на надежные участки скалы, камня, песка, почвы и обходя ямы, трещины и осыпи. Он собирался бежать до заката следующего дня, это ему не трудно. Седок спешит и едва ли будет возражать, он не глуп и достоин понимания и дружбы. Он даже лучше людей рода Иттэ, едва не погубивших по ошибке любимого сына. Его сына, потомка вожака любого подходящего табуна. И если Черный человек спешит, вороной ему поможет изо всех сил, и даже сделает чуть больше. Он – лучший конь Гриддэ, и осенью напомнит об этом всем конкурентам. Будь у них шкуры хоть трижды золотыми, они все останутся бродить в стороне от его кобылиц, залечивая раны.
Дарги Иттэ-Орт, его учитель и первый друг, не зря тренировал Актама для дальних забегов, приучал переносить жажду и скудный корм, к непосильным нагрузкам. Род Иттэ никогда не ставил своих коней на большую байгу – к чему портить праздник ста племенам, отбирая приз фактически без боя и соблазняя и без того усердных конокрадов? Скакуны родов илла могут смотреться мощнее, казаться резвее – на первый взгляд – и внушительнее. Но они – жалкие полукровки, впитавшие крохи гриддских линий, и не самые лучшие.
