Елена Асеева - По то сторону Солнца. Часть вторая
Камал Джаганатх глубоко вздохнул, слегка изогнув нижний край рта, улыбнувшись. Он был очень рад, что после перенесенной позавчера фантасмагории, провел в ложнице всего-навсего одни сутки. И ноне ему позволили подняться и выйти в сад, оно как не ощущал слабости. Это также случалось попеременно. Иногда не в силах подняться с лауу в течение двух-трех дней, а порой в состояние сразу встать и пойти. Несмотря на то, что прошедшая фантасмагория оказалась из так называемых «легких» (как выражался негуснегести) Камал Джаганатх два дня пробыл в ложнице, большей частью в состояние сна. И весь тот срок, хотя уже вероятно перевалило за десять часов дневного стояния Рашхат, еще не видел Аруна Гиридхари. Однако очень хотел с ним потолковать об увиденном, так как волновался. Волновался еще и потому что, ассаруа не пришел (как это было всегда) ни вчера вечером к нему, ни позавчера в ложницу. Не поговорил с ним, не обсудил увиденное и не успокоил, лишь отдавая указание старшему халупнику хорошо кормить, ухаживать и выполнять все просьбы.
Ури стоял возле расположенной по центру сада многоугольной беседки. Стены и шатровая крыша которой были свиты из белых ветвей, снаружи еще плотно оплетенные нитевидными, красными стеблями растений покрытых бирюзовыми листочками и голубыми, паутинисто-шаровидными цветками. Внутри беседки, напоминающей полутемный грот, на устилающем пол мягких, плетеных половиках стоял низкий деревянный стол (уставленный латунными блюдами) подле которого все еще суетился младший халупник, снимая крышки и поправляя несколько потерявшую округлую форму, порезанного кусочками, куска сыра.
— Чего застыл стоймя, Хшон, — достаточно грубо проронил в сторону младшего халупника Ури, заглядывая внутрь беседки, недовольно качнув головой. — Тот же миг покинь беседку. Не видишь, что ли нубхаве Камал Джаганатх кушать идет.
Хшон торопливо дернулся в сторону выхода, и, проскользнув, словно по краю, занял место по ее правой стороне, много сильней, чем его старший пригнув голову. Ури, вообще поражал юного авгура грубостью и жестокостью в отношение собственных подчиненных, пару раз при нем их поколачивая кулаками и прямо по голове. Впрочем, после того как Камал Джаганатх (не в силах смотреть на жалкое выражение лица, чуть подрагивающего длинного, мягкого хоботка, несшего функции носа и рта, а также резко смыкающегося веком одного густо черного глаза, битого халупника) попросил Аруна Гиридхари избавить его от созерцания той беспощадности, Ури никогда более не лупил при нем подчиненных. Иногда все-таки (видимо по забывчивости) покрикивая на них.
— Ури, — протянул юный авгур, сойдя с места и направившись к беседке. — Говорил тебе, чтобы ты не кричал при мне на халупников. Будешь пренебрегать моими указаниями, пожалуюсь ассаруа.
Камал Джаганатх это добавил, потому как не желал слышать грубости, всяк раз от нее и сам раздражаясь. Да и в свой срок, услышав его жалобу, Арун Гиридхари пояснил, что сам Камал Джаганатх есть для любого халупника — нубхаве, а посему может указывать, наказывать и запрещать, так как считает необходимым.
— Да, нубхаве Камал Джаганатх, — торопливо проронил старший халупник и тягостно качнул головой, отчего затрепетали на его мягком, длинном хоботке не только прорези ноздрей, но и сама его темно-стальная, влажная кожа и даже повислая в виде складок до плеч. — Извини меня за грубость, — Ури это дополнил, потому как согласно распоряжений негуснегести не смел волновать ссасуа, а нарушение распоряжений могло привести к его наказанию.
Юный авгур, проходя мимо, мельком глянул на старшего халупника резко дернувшего вниз голову, и туго вздохнул. Ему, одновременно, было жаль и Ури, и иных халупников, ибо наказанием им служило ночное бдение на кухнях, в прачечных в течение пяти суток, когда не предоставлялось и малой передышки для отдыха.
Вступив в беседку, ссасуа, обойдя стол слева, опустился обок него, приняв позу пуспа. И оглядел пищу, где на одном блюде лежали разнообразные плоды, а на втором мясо, сыр, очищенные от скорлупы яйца, хлеб и две чарки, в одной из каковых находилась сметана, а в другой молоко. Молочные продукты, доставляемые в основном с Перундьааг, имели розоватый цвет, хотя вкус их был почти идентичным земным, быть может, отличаясь только большей жирностью.
— Ури, а почему ассаруа ко мне не приходил в эти дни? — вопросил Камал Джаганатх за прошедшие дни в третий, а может и четвертый раз повторяя поспрашание. Но так как старший халупник всего-навсего тягостно тряс головой, указывая, что ему не положено отвечать, не настаивал на пояснениях. Меж тем продолжая снова, спустя время, их задавать.
— Кушай, нубхаве Камал Джаганатх, — отозвался Ури, и, развернувшись в сторону беседки, сунул внутрь свою голову, однако, не смея зайти. — Нубхаве Арун Гиридхари сказал, чтобы ты покушал, а он потом придет и поговорит с тобой. Нубхаве Арун Гиридхари днесь в слободе, но вчера его не было в Вукосавке. Сначала он проводил дайме асгауцев до выхода из слободы, абы тот не огорчался просьбе нубхаве срочно покинуть Велесван. А затем нубхаве уехал в слободу Госпаву, поелику ему нужно было увидеть старшего авгура Юджеша. Посему он и велел, або ты нубхаве все время спал и не волновался.
Камал Джаганатх уже было сунувший кусочек хлеба в чарку со сметаной, удивленно застыл, оно как еще ни разу негуснегести не оставлял его одного в Вукосавке. По причине внезапности возникающей у него фантасмагории он даже не летал в систему Тарх, когда там собиралось Великое Вече Рас. Присутствуя на нем лишь удаленно (и в понимание юного авгура посредством связи) и тем лишая себя, и расу велесвановцев права голоса.
Ссасуа гулко хмыкнул через нос, и, вынув из чарки кусок хлеба, сверху окутанный не меньшим слоем сметаны, отправив в рот, качнул головой, не только знакомому вкусу, каковой любил еще с детства, но и невероятному поведению ассаруа. Хлеб доставляли Камалу Джаганатху ерьгловцы, именно с ними в свой срок столковался Хититами Сет. Он имел слегка зеленый отлив и походил на отрубной хлеб солнечников, ибо в нем просматривались расплющенные круглые семена злаковых растений, а по вкусу, точь-в-точь, соответствовал нарезному батону.
Ссасуа задумавшись услышанному, неторопливо покушал, не только сметану с хлебом, но и яйца, мясо, сыр и плоды, впрочем, треть продуктов не доев. Однако количество того, что поместилось в него было огромно даже в сравнение с высокими велесвановцами.
«Не мудрено, что я толстею. Столько жру», — почасту говорил так Камал Джаганатх, оно как в отличие от велесвановцев со временем жизни на планете стал ощущать не привычный им голод, который подводил так-таки желудок.
