Юлия Галанина - Кодекс Ведьмы
С моей точки зрения это неправильно.
Слишком мелко для волшебства.
Не надо.
Глава девятая
ЛАДОНЬ БАБОЧКИ
Солнце неуклонно подтачивало зиму.
В Зимнем Городе частыми гостями стали предвесенние ветра: резкие, промозглые. Они безжалостно обдирали с ветвей иней, оголяли черные косточки. В них было что-то неуловимо разбойничье. Но такой силы, как зимние, предвесенние ветра не имели.
Наставник решил, что следует время от времени делать с нами растяжку. Это очень полезно для тела.
Мы сидели на ковриках и старательно давили руками на коленки, а он ходил от ученика к ученику и показывал, как правильно.
Дошел и до меня, навис сверху черной тучей над цветастой кочкой. Дыхание у мастера было не совсем свежим. Волосы мои запутались в пуговице его одеяния, пришлось выпутываться. Наставник долго и смущенно извинялся.
Смотреть на него издалека было приятнее.
Когда он двигался, у него за спиной словно невидимые крылья вырастали. В эти моменты он был счастлив — такое не скроешь.
* * *Наставник говорил нам, что у каждого человека есть невидимое поле вокруг. У здоровых людей оно больше, у больных меньше. У наставников, посвященных в Сокровенное Знание — огромно.
Когда я спросила, а где граница его невидимого поля, наставник загадочно улыбнулся и ничего не ответил.
А на вопрос: "Можно не толкать человека незаметно на расстоянии, а погладить, чтобы ему было приятно?",
Сказал: "Гладьте".
Но не рассказал, как это делать.
Вообще-то гладить на расстоянии я немножко умею. Как всякая ведьма. Но хотелось же узнать, как это делать по правилам искусства наставника.
Наверное, это был секрет только для посвященных.
* * *Когда Темные Дни заканчиваются, в Зимнем Городе находят новые поводы для праздников. И мы начинаем бурно радоваться сначала тому, что часть людей — мужчины. Потом, что оставшаяся часть — это женщины, представляете, какая неожиданность. Ну и между двумя этими праздниками не забываем отметить, что мужчины и женщины могут любит друг друга. И это чудесное явление тоже вполне себе заслуживает праздничного дня.
И все дарят друг другу разноцветные листики со множеством по большей части бессмысленных слов и рисунков. Но это все равно приятно. Особенно зимой. Когда настоящие листья давно опали и уже не верится, что когда-то они были зелеными, а потом алыми и золотыми.
Для человека, совершенно точно знающего секрет счастья, наставник оставался на удивление хмурым и угрюмым.
Мало ведь призывать других радоваться, — чтобы улыбки не сходили с лиц учеников, нужно хоть изредка улыбаться самому.
Мне нетрудно погладить на расстоянии и ровно так же нетрудно добавить к секрету счастья наставника и свой крохотный кусочек.
И когда мы дарили разноцветные листики друг другу в честь праздников, с пожеланиями самого хорошего, что только есть на свете, наставник получил от ведьмы ("не женщина, а песня: вся в цветочек") особый листок.
В нем отмечалось, что когда он хмурится, то кажется, что на земле всегда будет зимний холод, а когда улыбается, смотреть на него радостно и во Вселенной немножко прибавляется тепла.
В переводе с языка поэзии на язык суровых будней это значило: "Улыбайтесь, пожалуйста. Не надо быть хмурым во время занятий".
И надо сказать, наставник стал нам иногда улыбаться.
Это было так приятно.
* * *Иногда в жилище становится как-то холодно и промозгло. И ничто не радует.
Тогда нужно срочно замешивать тугое тесто и стряпать лепешки.
Запах пекущегося хлеба выгоняет из дома тоску. Он по-настоящему волшебный.
Очаг сытно и спокойно пахнет горячим хлебом — и все оживает вновь.
Глава десятая
ТЯЖЕЛЫЙ МЕЧ РУБИТ ДЕРЕВО
Когда мы ходили на занятия с сестрой, все было чудесно. Пришли. Ушли.
Неприятности неизменно начинались, когда я появлялась одна.
В тот раз остальные ученики запаздывали, коврики занимали только я и Тьяна, пришедшая на занятия после Праздника Темных Дней.
И наставник ни с того, ни с сего вдруг начал вдохновенно рассказывать, в первую очередь, конечно, ей, что наша земля — одна из многих, и на ней любят отдыхать инопланетяне, потому что здесь хорошо, она не из высших, но и не из низших, где-то посередине. И что он сам их видел, ощутил их присутствие. И рад, что легко отделался. И что о них было написано еще в древних ведах, по правилу которых он старается жить, потому что это самая старинная истинная истина и есть.
Мне опять стало плохо, своими словами он словно грубой дубиной крушил в моей голове все, что под руку попадалось, искренне полагая, что наводит там образцовый порядок.
Уважая безусловно захватывающий внутренний мир наставника, я не могла, не могла слушать это. Нельзя расчесываться топором!
Ведьмы тоже знают веды, но припомнить, в какой шлоке речь идет о таких вот путешествиях существ с других планет я не могла. Там просто не могло говориться об этом в тех выражениях, что применял наставник. У него каждое слово бодалось с соседом, они не дополняли друг друга, а противоречили одно другому. Уж не говоря о том, что непонятно было, какой кудесник ему переводил с санскрита на наш обычный язык и что он вообще имел ввиду под чудесным определением "инопланетяне".
Я опять вдребезги разбивалась об его слова.
И не могла понять, ну почему когда про веды, чудесные силы и необычные мироощущения людей влажных долин я читаю в книгах, у меня не возникает такого отторжения, вплоть до крови из носа? А как только наставник раскрывает рот и начинает вещать об истинных истинах, проповедуя направо и налево, я захлебываюсь и тону.
Может быть, мы о разных ведах знаем?
Почему он так делает?! Он же видит, что мне плохо! Он знает, что я ведьма, что со мной так нельзя! У меня другие отношения со словами, не такие, как у остальных людей. Он знает, как я вижу мир.
Мне больно. Мне очень больно. И я не могу понять, почему мне больно.
И все те дни, которые прошли после Праздников Темных Дней, когда мы, памятуя о том взрыве, старались обходиться почти без слов, и снова восстановили чуть было не утраченное — все это было зачеркнуто опять.
Я решила, что, наверное, все-таки уйду. Потому что скулы сводило и хотелось рыдать от боли. Мне было плохо.
Наставник провел обычную разминку, а потом вдруг завел речь о доверии.
О том, что мы должны доверять друг другу.
И если там, в большом холодном мире, верить всем не стоит, то здесь-то мы одна семья. Доверие, и еще раз доверие.
