Мэгги Фьюри - Диаммара
Повелитель фаэри продолжал наблюдение до тех пор, пока длинные синие тени не протянули руки, чтобы обнять Долину. Впервые он задал себе вопрос, зачем преследует эту женщину, — и, к своему удивлению, обнаружил, что просто-напросто скучает по требовательной и острой на язычок волшебнице. Она напомнила ему Адрину, мать Д'Арвана, до сей поры его единственную любовь. Кроме того, ему нравились их постоянные стычки, и он не хотел, чтобы они переросли в банальную вражду, тем более что эта вражда была бы поистине смертельной — зная Эйлин, Хеллорин ни минуты в этом не сомневался.
И наконец, хотя такие понятия, как раскаяние и совесть, были чужды Владыке Лесов, он сознавал, что его вчерашний поступок потряс Фею и вызвал у нее отвращение — и у него не было ни малейшего желания, чтобы она укрепилась в этих чувствах.
Впервые в жизни Хеллорин был вынужден признать горькую правду: как бы ни была велика его власть, ему не избежать ответственности за свои поступки. Если бы он не пропустил мимо ушей отчаянные просьбы Эйлин, она не отвергла бы его — и, быть может, в эту минуту Д'Арван был бы здесь. Возвращение скакунов слишком дорого обошлось Повелителю фаэри, и на данный момент они — единственное, что он может предъявить миру, в который вернулся.
Ну что ж, значит, так тому и быть. Хеллорин распрямил затекшую спину. Придется проглотить эту горькую пилюлю и попытаться исправить ошибки. Угрожать Эйлин силой бесполезно, но рано или поздно ей понадобится его помощь, а до тех пор можно и потерпеть. И вообще, кому нужна ее драгоценная Долина? Не лучше ли возвести прекрасный величественный город — и пусть он станет домом для вернувшихся фаэри?
Надо сказать, что эта идея родилась у него еще прошлой ночью, на негостеприимных вересковых пустошах, и с тех пор не давала ему покоя. Сердце его стучало от волнения, когда он начинал ее обдумывать. Хеллорин вспомнил, что далеко на севере, в высоких горах, где гуляют холодные ветры и редко встречаются люди, есть глубокое озеро с крутыми берегами, поросшими сосной. Это озеро, над которым в любую погоду висит туман, в древности называлось Озером Летящей Лошади, и кому, кроме фаэри с их волшебными табунами, может оно предназначаться? У кромки озера возвышается зеленый холм — Холм Летящей Лошади, великолепное место для будущего города.
Губы Хеллорина сами собой растянулись в улыбке. Даже с помощью магии возвести город непросто — понадобится много рабов, и брать их в Нексисе и других человеческих поселениях будет замечательным развлечением. Совсем как в старые добрые времена!
На мгновение у него мелькнула мысль, что Эйлин это не понравится, но он от нее отмахнулся. Не хватало еще Повелителю фаэри жить с оглядкой на какую-то капризную бабу!
Кроме того, она сама виновата: не прощала бы его, он и не затевал бы никаких строительств, а спокойно бы расселил своих подданных в Долине. Хеллорин пошел обратно, по пути созывая фаэрн и отдавая приказы седлать скакунов. Пусть Эйлин пока воображает", что она победила Он даже готов пожертвовать белой кобылой, чтобы она побольше уверилась в этом, но скоро, очень скоро, Эйлин поймет, что она натворила.
Хеллорин заулыбался еще шире, представив себе панику, которую посеет в твердыне ненавистных ему чародеев. Впрочем, за исключением Эйлин, в мире больше нет чародеев, неожиданно подумал он. Не проще ли в таком случае захватить Нексис и сэкономить усилия и время? Нет, жить среди бывших врагов не пристало фаэри, во всяком случае, сразу после освобождения. А вот когда его сын вернется в этот мир — в чем Хеллорин был твердо уверен, — тогда он подарит ему Нексис.
Улыбка Повелителя фаэри стала мечтательной. Два великих города, один на севере, другой на юге — и вся земля между ними принадлежит фаэри! Он решил, что, построив свой город, первым делом создаст там новое магическое окно, специально настроенное на Д'Арвана, чтобы, как только тот вернется, отправить ему на подмогу воинов. Правда, их расставание было не особенно теплым, но Владыка Лесов не терял уверенности, что мальчишка еще образумится. А чтобы ускорить этот процесс, существует немало способов, и когда Д'Арван примкнет к когорте своего отца, мечта Повелителя фаэри исполнится.
Будь Хеллорин в эту минуту способен заглянуть в Нексис, он, возможно, поумерил бы свой пыл. С уходом Элизеф город лишился правителей-магов, и незримые силы, не сдерживаемые более древними заклинаниями, зашевелились в земных глубинах.
* * *Было время, когда он расхаживал по земле в образе великана. Было время, когда он представлял собой нечто большее, чем поверженная, обезумевшая тварь, заключенная в каменную гробницу. Сознание сжималось за долгие годы, его становилось все меньше… Все меньше… Скованный цепью чужого разума, ослепительного и прочного, как алмаз, острого и безжалостного, словно сталь, он ждал — ждал целую вечность, беспомощный, лишенный надежды. И вот впервые возникло тревожное ощущение — неуловимое, словно тоненький лучик, мелькнувший в ночной темноте: незримая трещинка в монолите гробницы.
Ненависть его зашевелилась и начала расти — и одновременно с нею возвращалась и крепла мысль. Сдерживающие заклинания обветшали — и бесконечная ночь его заточения приближалась к концу. И спустя столько лет оказалось, что в нем еще не угасла жажда мщения.
Медленно, постепенно Габал принялся распространять вокруг свою ожившую волю, пытаясь раздвинуть безжизненный камень, окружающий его со всех сторон. Усилием мысли он нащупал в скале слабину, трещинку не толще человеческого волоса, и расширил ее до размеров щелочки.
Потом молдан отдыхал. Скала протестующе скрипела, древняя пыль просачивалась сквозь новые трещинки, разбежавшиеся от первоначальной. Восстановив силы, Габал снова налег на щель, стремясь сделать ее еще больше. Затем он опять остановился передохнуть. Долгожданная свобода была настолько близка, что не спешить было очень трудно, но молдан знал, что если он сейчас надорвется, то останется здесь навсегда.
Усилие — отдых, усилие — отдых. Мысли молдана потонули в дремотном однообразии; он заставил себя забыть даже о надежде — она лишь отвлекала его от основной задачи. Главное — освободиться, а тогда уж придет черед строить планы. Тогда он найдет какую-нибудь пешку, какого-нибудь мозгляка, который переправит его дух через море домой, к любимой горе, где он снова сможет стать прежним и обрести былое могущество.
Габал был готов трудиться до бесконечности — и потому испытал потрясение, внезапно наткнувшись на пустоту. Свободен! Он наконец свободен! Эта мысль пронзила Габала подобно ослепительному лучу, и его сознание вновь обрело четкость. Молдан осмотрелся.
