Дебора Райли - Приручить зверя
О да, она и была как пирожное, но какая девушка могла бы сопротивляться мужчине, столь красивому, что даже дух захватывает, которой мог доставить столь изысканное удовольствие?
Очевидно, не сварливая старая дева, призналась она, скривившись.
По-прежнему, пытаясь убедить себя, что все это было не более чем результат воздействия на нее колдовства, Изобелла медленно остановилась, заслышав шелест листьев.
Внезапно она осознала, что она одна в темноте. И свою уязвимость.
— Бэйн? — мягко позвала она, уже зная, что это не был ее таинственный колдун. Он двигался бесшумно и, что еще более странно, все ее тело буквально наполнялось ощущением его близости.
Она впилась взглядом в рядом стоящие деревья.
— Кто там?
Выступив из темноты, крупный мужчина явил на свет свои широкие плечи и слишком знакомую косматую копну золотисто-рыжих волос.
— Изобелла, — прорычал мужчина, скрестив руки на своей могучей груди.
— Отец? — легкая дрожь беспокойства пробежала по ее позвоночнику. У отца было выражение лица, которое никогда не предвещало ничего хорошего. — Что ты здесь делаешь?
— Что я здесь делаю? — он резко подался вперед, чтобы схватить ее за руку, почти приподняв от земли. — Я считаю, что это вопрос, на который должна ответить мне ты.
Изобелла сцепила зубы. Мало что приводило ее в такое же бешенство, как запугивание. Те, кто использовал свою силу, чтобы заставить других исполнять их желания, на ее взгляд были не больше, чем просто скотами.
— Отец, ты делаешь мне больно.
— Это — ничто, по сравнению с той болью, которую ты будешь чувствовать, — Взмахнув свободной рукой, он ударил ее по лицу.
Голова Изобеллы дернулась назад, но с убийственным упорством она решительно встретила его мрачный взгляд.
— Я ничего не сделала.
Круглое лицо отца покраснело от ярости.
— О, ничего, действительно? Ты осмелилась сделать посмешище из меня и моих воинов?
— Посмешище? — она непонимающе нахмурилась. — Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
— Ты думаешь, сельские жители и слуги не перешептываются о твоих смелых попытках выследить Зверя и спасти свою сестру?
Еще одна дрожь беспокойства пронзила ее. Она могла явственно ощущать тяжелые пивные пары в дыхании своего отца. В лучшем случае, его характер был непредсказуем, но после частых прикладываний к пивной кружке, он становился пугающе жестоким.
— Они даже не могли знать.
— О да, они знают. Они хвастались о твоей храбрости и смелости, когда думали, что я не могу их слышать, и все время глумились надо мной и моими мужчинами. — Он еще раз ударил ее слева. Изобелла сдержала вскрик, когда ее губа начала кровоточить. — Я не собираюсь терпеть это. Я не хочу быть заклейменным трусом из-за тебя.
Умом она понимала, что должна попытаться умиротворить своего разъяренного отца. Кэтрин могла успокоить его гнев несколькими милыми слезинками и легким дрожанием губок. Изобелла, однако, никогда не умела пользоваться такими женскими хитростями. Ее гордость не позволяла ей играть роль покорной дочери.
— Тогда, возможно, это ты должен быть здесь, чтобы охотиться на Зверя. — парировала она резким тоном.
Он грубо встряхнул ее.
— Дерзкая девчонка, я научу тебя, как использовать свой острый язычок против своего отца…
Ожидая очередного удара, она оказалась застигнута врасплох, когда резко ощутила себя свободной. Падая на землю, она успела вовремя откинуть со лба волосы, чтобы увидеть своего отца, отброшенного в воздух с такой легкостью, словно он весил не более перышка. Он врезался в дерево с глухим стуком и рухнул на землю.
Ошеломленная неожиданным нападением, Изобелла поднялась на ноги, ища в темноте нападавшего. Не то, чтобы она надеялась бороться с тем, кто с такой легкостью победил ее большого отца. Она даже не подумала взять с собой кинжал.
Мгновение она ничего не видела, а затем тень двинулась к лежащему без сознания телу ее отца.
Она не могла разобрать лицо, но знакомая вспышка тепла предупредила ее о том, кем именно был нападающий.
— Бэйн, — прохрипела она, — нет.
Тень замерла, словно раздумывая, проигнорировать ли ее просьбу.
— Он ударил тебя, — прохрипел Бэйн.
— Это ничего, — отозвалась она тихо.
— Ничего? — с поражающей быстротой он оказался перед ней, вскинув вверх пальцы, чтобы обхватить и приподнять ее подбородок, — У тебя кровь.
— Нет. Она уже не идет.
— Он причинил тебе боль и я убью его за это.
— Нет, — она потянулась, чтобы схватить его за руки. — Он — мой отец.
Серебряные глаза сверкнули яростью, заострившиеся черты его красивого лица заставили ее сердце остановиться.
— Отец, который поднимает руку на свою дочь?
— Он полагает, что я это заслужила.
Он с отвращением прошипел:
— А… человек-собака. Без чести и без мужества.
Изобелла опустила глаза. Как она могла отрицать обвинения? Ее отец был потакающим своим желанием человеком, который заботился больше о своих собственных удовольствиях, чем о своих обязанностях. Или даже о своей собственной дочери. Однако она не могла остаться в стороне и позволить ему умереть.
— Что бы ты не говорил, он — мой отец. — Спокойно произнесла она.
В груди Бэйна заклокотало рычание.
— Твоим отцом, которым он и должен быть. Но если он еще раз снова ударит тебя, я отправлю его в могилу.
Она медленно подняла ресницы, встретив его хмурый пристальный взгляд.
— Почему?
В течение одного удара сердца черты его лица расслабились и он обхватил руками ее лицо.
— Я — тот, кто не может видеть твою боль, — пробормотал он, наблюдая за своим большим пальцем, поглаживающим ее губы.
Было знакомое, доставляющее удовольствие, покалывание от его прикосновений и что-то еще. Вытянув язычок, Изобелла слегка коснулась им своей губы. Ее дыхание остановилось. Всеми святыми, губа была полностью зажившей.
Ее глаза расширились:
— Бэйн, как…
Он слабо улыбнулся, протянув руки, чтобы обхватить ее и прижать к своей груди.
— Здесь слишком холодно для тебя.
Она подавила вздох, когда он легко подхватил ее и понес ее через кромешную тьму. Он ни разу не сбился с пути и не запнулся, когда прокладывал путь через деревья.
— Что ты делаешь?
— Организовываю твое благополучное возвращение в твою комнату, — Его пристальный взгляд обратился к ее губам. — Я не позволю, чтобы на тебя снова напали.
Если бы это был кто-либо другой, она бы протестовала против того, чтобы с ней обращались как с ребенком. Ее независимый характер не позволял другим трястись над нею. Но Бэйн не был обычным человеком, и, вместо колючего раздражения, которое она должна была чувствовать, ее затопило теплое умиротворение.
