Роберт Сальваторе - Демон-Апостол
— Я почти закончил, отец-настоятель, — робея, ответил монах. — Однако работники в аббатстве постоянно меняются — одни сами уходят, других нанимают всего на неделю.
— К чему эти оправдания?
— П-простите, отец-настоятель, — запинаясь ответил Фрэнсис. — Просто это нелегко…
— Сосредоточься на тех, кто появился тут после моей поездки в Палмарис, — приказал Маркворт, — даже если позже они покинули аббатство. — Он бросил на монаха суровый взгляд. — Каждый из нас должен делать свое дело.
— Я просто хотел с вами поговорить, — извиняющимся тоном ответил Фрэнсис.
— Ну вот, мы и поговорили. — Маркворт повернулся и ушел.
Брат Фрэнсис надолго замер в пустом коридоре, задетый резким обращением отца-настоятеля. В последнее время у отца Маркворта было приподнятое настроение, но, судя по всему, это не мешало ему разговаривать грубо и язвительно. Фрэнсис попытался представить себе, что будет, если он не справится с выполнением поставленной перед ним задачи. Но упрекнуть себя ему было не в чем. Он работал со всем возможным усердием, без передышки — если не считать доставки вот этого сообщения от аббата Де'Уннеро, — составляя тот список, который Маркворт поручил ему.
Ладно, к резкому тону брату Фрэнсису было не привыкать. Гораздо больше его беспокоили новости из Палмариса и реакция на них отца-настоятеля. Подобно всем предыдущим врагам Маркворта, барон Бильдборо был теперь мертв. Совпадение? И как удачно все складывается — в живых не осталось ни одного Бильдборо, чтобы унаследовать титул барона.
Отогнав прочь эти мысли, брат Фрэнсис постарался полностью сосредоточиться на том, что сейчас для него было важнее всего. Нужно обойти все кладовые и переговорить с братом Мачузо, в подчинении которого находятся те, кто работает на кухне и занимается уборкой. Дел невпроворот.
Братья Браумин Херд, Мальборо Виссенти, Холан Делман, Андерс Кастинагис и Ромео Муллахи каждый своим путем пробирались в тайную часовню далеко внизу под общими помещениями Санта-Мер-Абель. Это была маленькая комнатка рядом со старой библиотекой, той самой, где магистр Джоджонах нашел ответ на вопрос о сути философского конфликта между отцом Марквортом и братом Эвелином Десбрисом. По прошествии недели после казни Джоджонаха пятеро монахов сразу после вечерни встречались здесь каждую ночь для совместной молитвы.
Соединив руки, они сидели на полу вокруг единственной горевшей в центре свечи. Брат Браумин, самый старший среди них, как обычно, начал молитву, взывая к духам Джоджонаха и Эвелина Десбриса, прося дать сил их последователям, указать им верное направление. Браумин заметил, что Кастинагис и Муллахи невольно съежились, когда он говорил об Эвелине, — одно только упоминание этого имени без присовокупления проклятий в церкви Абеля рассматривалось как гнусное преступление, поскольку Эвелин был официально объявлен еретиком. Правда, то же самое говорилось и о Джоджонахе, но пятеро братьев лично знали магистра на протяжении долгого времени, и ни один из них не был согласен с таким вердиктом.
Помолившись, Браумин встал и сверху вниз поглядел на своих товарищей, задержавшись взглядом на двух самых молодых. Поначалу на этих встречах присутствовали лишь трое — сам Браумин, Виссенти и Делман, — но, когда они собрались в четвертый раз, их обнаружили одноклассники Делмана, чрезмерно любопытные молодые люди Кастинагис и Муллахи. Они хотя и присутствовали при ужасной казни своего доброго друга Джоджонаха, не были настолько тверды в вере, чтобы стоило сообщать им об этих встречах, не то что приглашать сюда. Однако оба производили впечатление искренних молодых людей, и никто не стал возражать.
— Ты понимаешь, зачем мы здесь собрались? — спросил Браумин Муллахи.
— Чтобы молиться.
— Мы и без того молимся по нескольку часов ежедневно, — возразил Браумин.
— Сколько бы человек ни молился, все будет мало, — вмешался в разговор брат Кастинагис, очень прямой и искренний молодой человек.
— По-твоему, никакой разницы между нашими вечерними и дневными молитвами нет? — спросил Браумин, и все с любопытством посмотрели на него. Мальборо Виссенти, худощавый, нервный и к тому же страдающий тиком молодой человек, беспокойно заерзал. — А между тем эта разница существует и носит философский характер. Дело в том, что лишь наши молитвы, обращенные к магистру Джоджонаху и брату Эвелину, соответствуют подлинному духу церкви Абеля. В этом и состоит суть наших встреч.
— Значит, чтобы ходить сюда, нужно признавать эту разницу? — спросил Кастинагис.
— Да, но неформально, — ответил Браумин, — а в сердце своем.
— Но мы ведь даже понятия не имели об этом. Почему же, в таком случае, вы нас приняли? — спросил Кастинагис. — Вы считаете нас шпионами отца-настоятеля, да?
— Нет, брат Кастинагис, — ответил Браумин. — Я знаю, как вы были преданны магистру Джоджонаху, да упокоится он в мире.
— Лучше человека я не знал, — робко произнес брат Муллахи.
Муллахи и Кастинагис были очень близки еще до того, как они оказались в Санта-Мер-Абель, несмотря на разницу характеров. В отличие от бойкого Кастинагиса Муллахи всегда говорил, опустив голову, и так тихо, что его слова были едва слышны.
— Потому что ты никогда не встречался с братом Эвелином, — ответил Браумин.
Теперь любопытство в глазах молодых людей сменилось почти враждебностью; похоже, они восприняли слова Браумина как вызов, брошенный памяти их любимого магистра Джоджонаха.
— Но вы не были на месте его гибели, на горе Аида, вмешался в разговор брат Делман, стремясь разрядить напряжение, — не видели руку брата Эвелина Десбриса, не ощущали его ауру, такую мощную и прекрасную.
— И с магистром Джоджонахом о брате Эвелине Десбрисе вы не разговаривали, — добавил Браумин. — Если бы это произошло, вы бы восприняли мои слова не как оскорбление памяти Джоджонаха, а как напоминание о принципах, которыми мы должны руководствоваться в своей борьбе, как это делали и магистр Джоджонах, и Эвелин Десбрис.
Эти слова успокоили молодых людей, и даже Кастинагис почтительно склонил голову.
Браумин подошел к стоящему в углу сундуку, тому самому, где они хранили подушки и свечу, и достал старую, потрепанную книгу.
— Преступление, приведшее к тому, что брат Эвелин отошел от ордена Абеля, относится к разряду осуждаемых самой церковью, — заявил он.
— Убийство магистра Сигертона? — недоверчиво спросил брат Кастинагис.
Его удивление было вполне понятно — с самой первой встречи Браумин постоянно подчеркивал, что Эвелин невиновен.
